Рудов, Геннадий Яковлевич

Версия 19:18, 3 декабря 2018

К 80-летию со дня рождения

Г.Я. Рудов

Геннадий Яковлевич Рудов (06.12.1938 – ??)

Кандидат технических наук, доцент кафедры ПАХТ. Выпускник МИХМа (19 ? г.), работал в МИХМе-МГАХМе-МГУИЭ с 1961 г.

Геннадий Яковлевич - один из талантливых учеников МИХМОВСКОЙ школы Процессов и аппаратов профессора А.Н.Плановского.
В 1967 г. он успешно защитил на учёном совете МИХМ диссертацию на соискание учёной степени кандидата технических наук (спец. 05.17.08) на тему:"Исследование кинетики массообмена на примере ректификации разбавленных смесей в колоннах с ситчатыми тарелками." ; с 1974 г. - доцент кафедры «Процессы и аппараты химической технологии» МИХМа - МГУИЭ.
А.Я. Рудов являлся руководителем отраслевой лаборатории МИНУДОБРЕНИЙ СССР при кафедре ПАХТ(ОЛ № 2) с 1978 по 1999 гг.

Богатый опыт практической работы был обобщён в методических разработках по расчету тарельчатых ректификационных колонн и др., а также в изобретениях.

ВОСПОМИНАНИЯ

О дорогом Геннадии Яковлевиче

Многие, кто знал Геннадия Яковлевича Рудова, скажут, что это был человек серьезный и уважаемый, работоспособный и умный, не очень разговорчивый и даже хмурый. Да, это все соответствовало действительности. Но я хочу сказать, что Геннадий Яковлевич Рудов ,помимо вышеперечисленных качеств обладал еще повышенным чувством ответственности и любви к своему делу, был человеком с тонкой и ранимой душой , человеком с неординарным чувством юмора, любящим и понимающим искусство, поэзию. Помню прием экзаменов на ПАХТ. Конечно, студенты разные. Конечно, были и неподготовленные. Геннадий Яковлевич очень не любил ставить двойки. Бывало студент не мог ответить на вопрос и Геннадий Яковлевич начинал ему рассказывать тему, объяснять, потом задавать вопросы и если Геннадий Яковлевич понимал, что студент начинает разбираться, то он мог и тройку поставить. Геннадий Яковлевич не был «добреньким» доцентом, он просто хотел, что бы студенты понимали, что «Процессы и аппараты химической технологии»- предмет нужный и важный! Важный для студента, будущего инженера . Для самого Геннадия Яковлевича, отдавшего многие годы жизни на изучение, разработку и внедрение новых элементов конструкций в аппараты и машины, установленных на действующих предприятиях. Для страны, в то время еще нуждающейся в заводах и фабриках! Кстати, я уверена, что именно развал СССР, уничтожение предприятий, в том числе химической промышленности, период развала высшей школы очень способствовали безвременной кончине человека неравнодушного, переживающего за свою работу, за будущее страны!

Геннадий Яковлевич никогда не был «сухарем»! Это человек , неравнодушный к поэзии, знающий наизусть почти всего Есенина! Декламирующий стихи и всегда к месту и вовремя! Иногда пишущий стихи сам! Он неплохо рисовал! Знал , любил и пел песни Визбора, да и не только Визбора! Сколько времени в юности и студенческие годы он проводил в походах ! Исходил, кажется , все поля , леса и горы страны! А какой был Рыбак! Я бы сказал Профессионал, а не любитель! Геннадий Яковлевич не упускал возможность отдаться своему любимому хобби, посещая остров «Б» и лагерь в Петушках. Что касается юмора этого человека, то по его лицу никогда невозможно было понять шутит он или всерьез что-то говорит. Из-за этогои можно было попасть впросак: начинаешь что-то доказывать , объяснять, нервничать! А потом человек улыбнется и становиться все понятно и ясно! Хочу заметить и способность предвидения Рудова Геннадия Яковлевича, основанную на знаниях истории, аналитическом уме и любви к стране . Многие с ним спорили в свое время, но сейчас они соглашаются, что он был прав: все происходит именно так , как предсказывал этот человек. Очень разносторонним и интересным человеком был Геннадий Яковлевич Рудов! Память о нем останется в сердцах уважающих и любящих его людей! Ирина Борисовна Миклашевская (студентка , коллега и супруга Геннадия Яковлевича)

Юбилейное

К 80-летию моего первого начальника и научного руководителя Рудова Г.Я.

В 1980-1986 годах я работал в МИХМе, в Отраслевой лаборатории при кафедре ПАХТ. Заведующим лабораторией был доцент той же кафедры Г.Я. Рудов. К 80-летию Геннадия Яковлевича мне бы хотелось рассказать о нём и нашей тогдашней работе. С Геннадием Яковлевичем Рудовым, в бытность мою ещё МИХМовским студентом, мне пересекаться не пришлось. Поэтому рассказывать о Геннадии Яковлевиче - преподавателе мне сложно, и, пожалуй, при иных обстоятельствах не стоило бы затрагивать эту тему. Но всё-таки небольшие впечатления я могу передать. В свое время, уже работая в институте и готовясь к сдаче кандидатского минимума по предмету специализации, я в группе таких же молодых инженеров и соискателей, вчерашних студентов, прослушал дополнительный курс мини-лекций. Читали нам его по кускам разные преподаватели, и даже сотрудники кафедры «Процессов и аппаратов». Легко понять, что наша учебная группа чувствовала себя не по-студенчески искушенной. Больше половины лекторов после их лекций мы провожали с откровенным скепсисом. Да и, говоря откровенно, они не особенно и старались. Но вот программа подошла к тому разделу, который должен был читать доцент и он же - заведующий нашей Отраслевой лабораторией, Рудов Г.Я. Надо сказать, что атмосфера на этих занятиях, при внешней субординации, была довольно доверительной. Как-никак, мы все, включая и каждого очередного лектора, были сотрудниками одной и той же кафедры. Конечно, панибратства, развязности никто себе не позволял, но вежливым голоском перебить говорящего, попросить не вдаваться в подробности по поводу вывода вот этой конкретной формулы, а пояснить лучше, какова реальная область возможностей ее применения - это запросто. Когда дошла очередь до раздела Геннадия Яковлевича, всем уже слегка поднадоели эти занятия. Но как раз Рудов не собирался утомлять нас излишними подробностями студенческого курса. Он излагал материал весьма просто, без пустого обилия слов и при том, совершенно не повышая голоса, но с какой-то особой внятностью. Причем создавалось впечатление, что Рудов заранее знал (а может быть и действительно знал) какие фрагменты его темы известны нам лучше. Зачастую он останавливался на полуслове, слегка пожимал правым плечом и делал медленный жест пальцами вдоль написанной на доске строчки. А затем, хитро блеснув краем глаза: «Что там дальше получается, вы знаете. Это очевидно. Я вот на что особенно хотел обратить внимание». И вдруг выворачивал известную всем формулу неожиданным боком, явно не из институтской программы. Последний из дней занятий Рудова был посвящен влиянию на скорость массообмена поверхностных явлений. Как видно, он сам его оставил на закуску. Это был, так сказать, его конёк, а если без аллегорий, тема его тогдашних поисков. Лишь только Геннадий Яковлевич начал изложение, сразу стало видно всем, что он говорит о предмете, который интересен ему самому. И его скептические слушатели тотчас прониклись этим настроением. Час прошел в живом обсуждении эффекта Марангони, циркулирующих микроячеек Рукенштейн, особенностей фазового перехода согласно формуле парового потока Герца-Кнудсена. Геннадий Яковлевич отвечал на вопросы внешне бесстрастно, порой изображал легкое одобрительное удивление, но с его лица не сходила довольная улыбка. Такого Рудова я увидел впервые. Гораздо чаще я его видел хмурым, сосредоточенным на разных не шибко приятных вопросах. Проблем в нашей Отраслевой лаборатории № 2 Минхимпрома было достаточно, и все они по большей части лежали на плечах ее заведующего. Рудов принял лабораторию незадолго до моего в ней появления, сменив внезапно ушедшего В.П. Павлова. Вместе с Павловым отхлынула и вся его команда, лабораторию приходилось формировать заново. Атмосфера складывалась противоречивая. На должности старших научных пришли кандидаты наук Кузнецов и Ольшанов, разошедшиеся во взглядах со своими прежними руководителями. Впрочем, для МИХМа это не было диковинкой. Ведь и сам наш вновь утвержденный зав. лабораторией в былые времена довольно прохладно расстался со своим научным руководителем, гордым О.С.Чеховым. Поэтому на такие подробности Геннадий Яковлевич был готов закрыть глаза. Главное, чего Рудов требовал от своих новых подчиненных - умение решать технические и практические задачи, находя выход даже в сложных условиях. Ведь работать сотрудникам лаборатории предстояло на промышленных объектах - химических комбинатах, широко разбросанных по стране. Кроме того, на первых порах, пока заключались свои - новые договора и уточнялись темы работ, требовалось расквитаться и со старыми долгами - работами, которые «павловцы» оставили незавершенными. Мне пришлось участвовать в двух подобных кампаниях. На Северодонецком комбинате оставалась повисшей в воздухе реконструкция колонны метанола. Нам, бригадой из четырех человек, прежде чем окончательно монтировать колонну, досталось приводить в годное рабочее состояние неудачно изготовленные и брошенные на произвол судьбы контактные устройства. Следует заметить, что колонна эта в диаметре была трёхметровая, а контактных тарелок, как помнится - штук сорок, а то и шестьдесят. Короче - месяц работы, которую удалось проделать дней за десять. Нами, тремя инженерами (кроме меня Кабак и Талдыкин), в этом аврале командовал напористый снс Кузнецов. Второй случай был сложнее. На химкомбинате в Рустави четыре года пролежала на боку титановая башня в два метра диаметром. Вокруг нее, как парк аттракционов, валялись титановые же диски, сектора, полосы, сегменты, трубки частично уже соединённые между собой. Из всей проектной документации осталось два листочка, с эскизами от руки, случайно завалявшиеся у тамошнего сварщика. Ольшанов, кому досталась эта работа, за две командировки собрал все сведения о том, что там понаделано и навалено, зарисовал, обмерил, а затем тщетно обегал все возможные заводские кабинеты, службы и отделы в поисках утерянной информации. На совещании у Рудова было решено, за неимением лучшего, изготовить требуемые для этой колонны тарелки из того, что нашлось, по своему разумению. Ольшанов по своим запискам прикинул на бумаге варианты, я был у него в подручных, делал заодно все миллиметровки и кальки. А затем мы оба отправились в Рустави. Если полгода назад в команде Кузнецова, мы рвались управиться до Первого мая, то теперь шел декабрь, на кону стоял Новый Год. Сидеть не приходилось, каждую следующую тарелку собирали индивидуально и загоняли в колонну прямо так, на боку. Собранная в конце концов, как из кубиков, и водворенная на место, наша титановая башня стала весьма продуктивной колонной по выделению дисоли производства капролактама. Первые крупные экономические эффекты по Отраслевой лаборатории Рудова дали как раз эти две колонны-гиганты, таким образом, можно сказать, что при выборе своих главных научных сотрудников Геннадий Яковлевич не ошибся. Их потенциал он оценил верно. Но вместе с плюсами неизбежно соседствовали минусы. Кузнецов был склонен к авантюрам в действиях и решениях. Ольшанов, завершив несколько удачных работ по Рустави и Шостке, заметно пал духом, ему не давал забыть о себе глубоко скрытый в нём дар серьезного теоретика. И только жесткая административная рука Рудова держала их обоих в продуктивном прикладном практическом русле. Третьим старшим сотрудником, для завершения структуры лаборатории должен был стать третий кандидат наук - Султан Косумов, тоже весьма энергичный, деловой и грамотный специалист. И тут выбор Рудова оказался верным. Но вмешались внешние обстоятельства - Кузнецова командировали в Алжир, и Косумову пришлось принять на себя его работы по Северодонецку. Таким образом, снова больше половины работ приходилось курировать непосредственно самому Геннадию Яковлевичу, поскольку все прочие сотрудники его лаборатории набирались прямо со студенческой скамьи. Между прочим, было и такое правило: звонить вечером из каждой командировки напрямую Рудову по межгороду, притом чуть ли не каждый день. Конечно для нас, еще зеленых инженеров, Рудов был непререкаемым авторитетом и примером для подражания. Мы все поголовно звали его «шеф», причём только его, обделяя этим званием старших научных сотрудников, своих непосредственных начальников. Всё это хорошо, но профессиональная незрелость большинства работников лаборатории заметно сказывалась на результатах. Конечно, работы лаборатории постепенно набирали обороты, но разворачивались медленно. Сколько крови стоило это ее руководителю - любимому шефу, я понимаю только сейчас. Разумеется, со временем наша Отраслевая лаборатория могла и стала бы мощным подразделением, однако время и события в стране, к сожалению, работали против. Но дело всё-таки двигалось. Куда деваться? Отраслевая лаборатория создавалась по принципу самоокупаемости и работала, в том числе, сама на себя. На дядю надеяться не приходилось. Наоборот, некоторым «дядям» самим приходилось подкидывать на пропитание. Не сразу, но очень хорошие результаты первым стал давать Северодонецк. В этом направлении были сосредоточены ударные силы, помимо Кузнецова и Косумова - главная надежда шефа и лаборатории, Сергей Трифонов и Борис Кабак. Со скрипом, руганью, но вершились дела и на Руставском комбинате. Постепенно осваивался Новгород, после долгих прикидок была, наконец, завершена с эффектом первая реконструкция - колонна уксусной кислоты, выявились будущие работы - узкие места в цехах ацетилена и метанола. Правда, что там происходило дальше, мне неизвестно, поскольку шло уже без моего участия… Но командировки командировками, а больше половины нашей работы проходила в самом институте. За письменным столом и у лабораторных установок. И поскольку при тогдашнем плачевном обеспечении материалами, когда большая его часть зависела от собственной инициативы и расторопности, работа эта легко могла идти в день по мизерной чайной ложке. Причём, всегда по объективным причинам. Такую ситуацию тоже нельзя было пускать на самотёк, как всё это происходило, зачастую, по дружественным кафедрам и лабораториям. С такой ситуацией мог примириться кто угодно, но только не Рудов. Это в корне противоречило его деятельному характеру. Понаблюдав, как растущий год от года коллектив лаборатории после первого рывка постепенно расслабляется, Геннадий Яковлевич решительно изменил стиль работы. Были введены, причем для всех, кроме девчонок-машинисток, обязательные недельные задания. Каждый понедельник все мы докладывали о выполненном за неделю (в соответствии с прошлой записью) и объявляли, что планируем на следующую. Понедельник отныне стал у нас днём нервным. Поскольку планёрки проводил сам Рудов, о формализме в этом деле не могло быть и речи. Нашему шефу нельзя было «навешать лапши на уши» или разжалобить мнимыми трудностями. Геннадия Яковлевич отлично разбирался в людях, был в курсе всех дел и всех проблем любого из нас. Он мог счесть очередной план слишком лёгким и нагрузить дополнительным заданием, мог вообще поменять задание. А уж соврать о мнимом выполнении намеченного было просто опасно, в подобных случаях Рудов не знал пощады.

Иногда сам вид очередного листка, на которых шеф своей рукой аккуратно записывал очередные задания подчиненных, невольно приводил в трепет. Метод Геннадия Яковлевича заработал, а по-другому держать в руках институтскую вольницу, наверное, было невозможно. Казалось бы, при такой серьёзной нагрузке (в отличие от других преподавателей кафедры процессов Геннадий Яковлевич приходил на работу одновременно с рядовыми сотрудниками и не отлучался до конца дня) некогда и думать о собственной научной работе. Но ничего подобного. Именно Рудов регулярно напоминал каждому из нас, что наука не стоит на месте и никого ждать не будет.

Предметом изучения его самого была непростая тема переработки разбавленных и высокоразбавленных водных растворов и смесей. Любой из существовавших методов требовал неимоверно больших затрат энергии. Приемлемое экономичное решение Геннадий Яковлевич рассчитывал найти в области поверхностных эффектов. Отсюда и ячейки Рукенштейн, и эффект Марангони, опыты по которому должен был ставить Кабак. Инертным газом, в качестве инструмента, выявляющего механизмы массопереноса, занимался Сергей Трифонов. Я должен был изучать влияние ПАВ. ПАВ - так сокращенно мы называли поверхностно-активные вещества. Аналогичное по смыслу, но более красивое слово «детергент» прижилось почему-то только у медиков. Нетрудно понять, что тема воздействия поверхностно-активных веществ поистине необозримая, ее хватило бы еще на несколько научных сотрудников и аспирантов. А про трудности экспериментов при концентрациях ниже тысячных долей процента я уже просто не говорю. Наши с шефом эксперименты шли на грани МИХМовских возможностей и, повернись всё иначе, могли продлиться еще на десяток лет. Так, впрочем, и произошло. Когда я передал лабораторную эстафету Игорю Мальцеву, конца им ещё не было видно. В завершение могу добавить, работать с Геннадием Яковлевичем Рудовым было очень непросто. Он искренне не понимал, как его сотрудник может увлекаться ещё чем-то, кроме своей работы. Сам он в этом плане был человек очень цельный, выкладывался в деле до конца и всегда был верен данному слову. Показательна в этом плане история его аспиранта - Александра Кудрявцева.

Этот молодой человек приехал в МИХМовскую аспирантуру из Тулы по персональному направлению. В соответствии со своей специализацией и предполагаемой темой работы он был направлен к профессору Муштаеву. Но тут возникла неприятная ситуация, аспиранта со стороны Муштаев принять отказался. Неизвестно какими путями Кудрявцев вышел на Геннадия Яковлевича, и тот дал согласие на работу с ним и научное руководство его диссертацией. Аспирантура Кудрявцева пришлась на самое неподходящее время - большой ремонт, затеянный заведующим кафедрой А.М. Кутеповым. Солоно пришлось аспиранту, не меньше забот досталось и его научному руководителю. Но свои обязательства перед ничейным аспирантом Рудов выполнил, точно в запланированный срок Кудрявцев стал кандидатом. Не первым, но и не последним, до этого под руководством Геннадия Яковлевича аспирантуру завершила Нина Акопян. Третьим, чуть позже стал Трифонов, следующим, по всему, должен был быть Борис Кабак, хоть это уже и без меня. Но самым дорогостоящим стал для Рудова, без всякого сомнения, Саня Кудрявцев. С тех пор прошло много лет. Но время моей первой работы осталось для меня навсегда светлым, хоть и немного грустным воспоминанием. С не меньшим чувством я теперь вспоминаю и своего первого руководителя - Геннадия Яковлевича Рудова. И надеюсь, не я один.
Вячеслав Борисович Рыженков (Выпускник МИХМа 1979 г., прошедший путь от инженера до зам. ген.директора. См. также: [[http://v.michm.ru/index.php/Я_тоже_из_МИХМА._В.Рыженков_(гр._Н50,_выпуск_1979_г.) ]] )

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ
доцента, кандидата технических наук Владимира Сергеевича Талачёва, проработавшего в МИХМе-МГАХМе-МГУИЭ вместе с учёбой 52 года и 1 год в (мами).

Я поступил в Московский институт химического машиностроения (МИХМ) в 1961 году. В 2012 году (декабрь) приказом Министерства образования и науки РФ Московский государственный университет инженерной экологии (МГУИЭ), бывший МИХМ, присоединили к (мами) с образованием Московского государственного машиностроительного университета. Уволился (пытались уволить по сокращению штатов) из (мами) с должности ведущего документоведа с 1 февраля 2014 года, при этом продолжал работать преподавателем - почасовиком на кафедре «Детали машин» до 1 июля 2014 года.

Остановлюсь подробнее на периоде работы в МИХМе с 1973 года по 1989 год, когда я совмещал работу в отраслевой лаборатории (ОЛ) МИНХИМПРОМА СССР сначала в должности младшего научного сотрудника, а с 1978 года – старшего научного сотрудника ОЛ МИНУДОБРЕНИЙ СССР, с общественной работой в профкоме (месткоме) института. Одновременно работал преподавателем - почасовиком на кафедрах «Процессы и аппараты химической технологии» (ПАХТ) и «Начертательной геометрии и машиностроительного черчения». В 1975/76 учебном году работал ассистентом на кафедре «ПАХТ». Работа в Отраслевой лаборатории Отраслевая лаборатория МИНХИМПРОМа СССР при кафедре «ПАХТ» создавалась доцентом, к.т.н. В.П. Павловым при активной поддержке заведующего кафедрой «ПАХТ» профессора, д.т.н. А.Н. Плановского. С конца 1978 г. отраслевую лабораторию уже МИНУДОБРЕНИЙ СССР возглавил доцент, к.т.н. Г.Я. Рудов. Работа отраслевой лаборатории была направлена на интенсификацию колонной массообменной аппаратуры на предприятиях МИНХИМПРОМа СССР и МИНУДОБРЕНИЙ СССР и была связана с частыми командировками на предприятия вышеуказанных МИНИСТЕРСТВ.
Я был ответственным исполнителем ряда хоздоговорных работ:
- на Ионавском заводе азотных удобрений (Литовская ССР, г. Ионава), когда руководил ОЛ доц.В.П.Павлов;
- на Руставском ПО «АЗОТ» (Грузинская ССР, г. Рустави);
- на Ровенском ПО «АЗОТ» (Украинская ССР, г. Ровно);
- на Щёкинском ПО «АЗОТ» (РСФСР, г. Щёкино).

Работа на последних 3-х объектах осуществлялась под руководством доц. Г.Я. Рудова. К работе на Руставском ПО «АЗОТ» часто привлекались доц.,к.т.н.А.П. Адамов, с.н.с., к.т.н. Олышанов Е.Я. и н.с. Пирогов Е.С. По результатам работы в ОЛ мною получены 9 авторских свидетельств СССР. Следует отметить, что доц. В.П. Павлову был присущ авторитарный стиль руководства, когда часто не принимались в расчёт квалификация сотрудников, их потенциальные возможности; нередко кандидаты наук использовались в качестве рядовых исполнителей вплоть до лаборантов; не всегда планировались командировки сотрудников ОЛ на предприятия. С приходом в качестве руководителя ОЛ доц. Г.Я. Рудова, исповедовавшего более гибкий стиль руководства, работать в отраслевой лаборатории стало интересней. Энциклопедические познания, в том числе в области процессов и аппаратов химической технологии и, в частности, в процессах ректификации и абсорбции, гибкость мышления, мягкая манера общения с сотрудниками ОЛ снискали ему уважение сотрудников лаборатории. Большую работу на Северодонецком ПО «АЗОТ» проводили старший научный сотрудник, к.т.н. Косумов С.А., с.н.с.,к.т.н. Кабак Б.Л., с.н.с., к.т.н. Кузнецов В.Н. В 1987 г. в отраслевую лабораторию пришёл с.н.с., к.т.н. Е.И. Мартюшин – специалист в области математического моделирования и программирования, что повысило творческий потенциал лаборатории. Следует отметить, что им с успехом была решена задача по разделению многокомпонентной смеси (28 компонентов) в производстве капролактама для Щёкинского ПО «АЗОТ», а также получены несколько авторских свидетельств на способ получения гидроксиламина (ГАСа).

Одновременно с работой на предприятиях, в ОЛ проводилась научно-исследовательская работа в лаборатории кафедры ПАХТ.
Здесь уместно вспомнить о научных семинарах, которые проводились на кафедре ПАХТ под руководством заведующего кафедрой, проф. А.Н. Плановского. Мне вспоминается один весьма любопытный эпизод. На очередном семинаре выступал с сообщением о результатах исследования гидродинамики и массообмена в плёночном аппарате соискатель с кафедры профессора, доктора технических наук П.А. Семёнова. После доклада выступил проф. П.А. Семёнов, который сказал, что характеристикой эффективности массообмена является градиент концентраций или его относительная величина и что «β» – коэффициент массоотдачи – умрёт. На кафедре ПАХТ, в основном, проводились исследования гидродинамики и массообмена применительно к колонным барботажным аппаратам, где характеристиками эффективности массообмена были как раз коэффициенты массоотдачи в газовой или в жидкой фазе. Поэтому после выступления проф. П.А. Семёнова слово взял проф. А.Н. Плановский, который кратко сказал, что «β» умрёт, но мы с Вами, Павел Алексеевич, умрём раньше, чем «β».
(См. [[1]])

Смотрите также страницу кафедры ПАХТ на этом сайте: [[2]] и сайт кафедры ПАХТ МГУИЭ. Орлов С.В.[3] )

Сайт «Виртуальный МИХМ» http://michm.ru/ 06.12.2018