Театр
ИЗ МИХМОВСКОЙ ИСТОРИИ
В 70-е годы в МИХМе работал драматический коллектив, которым руководил В. Флейшгаккер.
Театр-студия
В 1984 году в институте была организована театральная самодеятельная студенческая студия; художественным руководителем студии работал талантливый режиссер А. Степнев. За короткое время в студии сложился дружный коллектив единомышленников — людей, отдающих без остатка весь свой досуг театральному творчеству.
К 40-летию Победы советского народа над фашистской Германией студийцы поставили "Варшавский набат" В. Коростылева. Большая репетиционная работа не прошла бесследно - спектакль удался. Дважды его ставили на сцене МИХМа, выездные спектакли прошли в ДК "Автомобилист" и ДК Московского строительно-экономического техникума.
Новым большим успехом студийцев стала постановка молодежного спектакля "Испуг". Пьеса и по содержанию, и по исполнению получила самую высокую оценку зрителей. Решением Межсоюзного дома самодеятельного творчества спектакль был представлен на Всероссийский смотр.'
Много сил, энергии творческой инициативы вкладывали режиссер и актеры театра-студии при подготовке культмассовых мероприятий в институте, среди которых — конкурсы агитбригад, пушкинские вечера, праздник проводов русской зимы...
Студия готовилась к конкурсу на звание народного коллектива. И в этом выражалось признание её большой творческой работы. Но наступили другие времена. (М. Б. Генералов, стр. 259)
Такова наша официальная театральная история. Естественно сразу же возникает закономерный вопрос: а кто собственно такой этот В. Флейшгаккер? Учитывая годы, обращаемся к сайту В. Кучина: [1]
Владимир Флейшгаккер - студент гр. К-44 ф-та ТК и АХП в 1972 г. был бойцом ССО "Бронницы-72".
По приведённой ссылке можно можно узнать о ССО, но не о театре...
Продолжая поиски в Интернет, находим весьма драматическую историю жизни В.Флейшгаккера.Володя закончил МИХМ в 1976 году по специальности инженер-электрик (тут квалификация названа в условном международном эквиваленте наших "автоматчиков" - Г.А.К.). Эмигрировал в США в ноябре 1984 года. В 1990 году получил степень магистра, а в 1994 – доктора наук (PHD). Незадолго до ухода из жизни Володя успел купить дом в престижном городке к северу от Нью-Йорка. Несмотря на многочисленные хобби и учебу, Володя продолжал работать в Университете. Он мечтал о преподавательской работе: пусть меньше денег, но больше свободного времени для отдыха в палатках с Машей и дочками, для рыбалки, для охоты, для верховой езды и, конечно же, для бриджа.... его, победителя всесоюзной физической олимпиады, прокатили в Физтехe. Стал звездой агитбригады в МИХМе. Зрители не понимали, что такой артист делает в МИХМе. Потом он с женой Машей стал диссидентом. По голосу Америки говорили: "мы ждем вас, Маша и Владимир". [2]
==МИХМ и ТЕАТР== Владимир Шпиндлер - выпускник МИХМа 1959 г., любитель театра [[3]]
МИХМ – институт хороших мальчиков, МИТХТ – тонкой изящной технологии, в основном – девочки, химию знают хорошо, в конструкциях не разбираются совершенно. В МИХМе, полностью сохранив требования машиностроительного ВУЗа, даже по количеству часов химию преподавали на уровне МИТХТ. Поэтому сочетание «химическое и машиностроение» требовало, как абстрактного мышления и пространственного воображения, так и конкретного знания и умения, чтобы представить и воплотить задуманное. На стыке разных наук чаше всего рождается что-то новое. А это предполагает незашоренность, толерантность, широту взглядов и подходов. Михмач широк по определению, но сужать его не надо. Не случайно в МИХМе процветал эстрадный оркестр, под руководством профессионального композитора Б.С. Фиготина, киностудия, парусная секция, туризм [[4]]. У большинства эти увлечения остались на любительском уровне(Г. Кардашев, В. Маслов [[5]], А. Эйслер [[6]], а некоторые стали профессионалами – А.Градский!, М.Жигалов [[7]] С одним из них откроем следующую подрубрику.
Живые мгновения театра
Гутерман, Михаил Михайлович родился 22.10.1937 г. После окончания школы в 1957-м году поступил в МИХМ и в 1962-м закончил энергетический факультет по кафедре проф. С.Н. Шорина «Котельные установки», став инженером-теплоэнергетиком
Познакомьтесь с его биографией, работами: [[8]] дюжина авторских выставок. Его архивы огромны и бесценны: эти тысячи кадров — история русского театра.
М. Гутерман: Я выбрал для выставки 87 снимков. Начал с черно-белых. С 1970-х — того времени, когда я начинал, бегал в Театр на Малой Бронной. Меня там каждая собака знала: я и работал рядом — в Институте технической информации. И бегал на Бронную как зачарованный. Сидел на репетициях и снимал… Таким фотоаппаратом, который назывался «Зенит».
— Как же тебя пускали на репетиции к Анатолию Эфросу?
— Моим крестным отцом в профессии оказался Лев Дуров. Он посмотрел мои снимки… и как-то вдруг проникся к совершенно незнакомому человеку средних лет, инженеру-теплоэнергетику, который вдруг стал заниматься не своим делом — снимать театр.
Сначала, конечно, смотрели странно: ходит по гримуборным непонятный человек, снимает, как одеваются Броневой и Козаков. Потом привыкли. Я стал снимать репетиции: «Отелло», «Веранда в лесу», «Месяц в деревне». Я единственный, кто снял репетиции «Нового Дон Жуана» с Олегом Далем и Любшиным. Некоторые кадры я подарил его вдове. А больше ни у кого этой съемки нет.
Постепенно у меня там образовалась своя ниша. Ниша в правой стене зала. Я ввинчивался туда и снимал. Как-то на дурацком спектакле «Равняется четырем Франциям» я поплыл, голову опустил. И тут, пробегая мимо меня, Лев Дуров (за которым шел луч прожектора) крикнул: «Не спи — замерзнешь, Мишка!» И я вдруг понял, что я тут стал свой.
Все равно я еще ничего не знал, не умел. «Розовый период» Гутермана, если угодно. Но как-то начал понимать: мое дело — оказаться с камерой в нужное время и в нужном месте. Как-то я увидел Олега Даля в Театре на Бронной. Он сидел один, был задумчив. К Далю вообще подойти было
непросто: он был человек в себе. Но я, к счастью, еще не мог оценить, как трудно заговорить с Далем. И внаглую сказал: «Давайте я вас поснимаю». Даль явно удивился почему-то. Сильно удивился — это отразилось на лице. И сказал: «Ну давайте…»
Конец 1970-х. Качество цветной съемки ужасное… Я сделал один слайд и понял, что Даля надо снимать на черно-белую. Он сидел заторможенный, а это трудно для съемки. Я спросил, тоже внаглую: «А вы не могли бы поиграть? Или почитать Лермонтова?» Он рассердился, по-моему. Но все же согласился пойти в гримуборную. И там ожил. Сменил костюм. Потом я еще снимал его на улице, в куртке. Снимал на репетициях «Нового Дон Жуана», в спектакле «Веранда в лесу» с Леной Кореневой.
У меня была выставка «Олег Даль». В музее Ермоловой, в начале 1980-х. После его смерти.
Я заболел театром и его людьми на Малой Бронной. Как наркотиком. И поменял профессию в середине жизни. Первая выставка называлась «Шаги за сценой». мне хотелось рассмотреть: какие они? как они дышат? какие они люди вообще? А потом я стал ходить в Театр Маяковского, еще времен Андрея Гончарова. Первые мои опубликованные снимки были из его спектакля «Виват, королева, виват!». 1977 год. Татьяна Доронина в главной роли… Первый буклет назывался «Лев Дуров». У меня в архиве сейчас — многие тысячи спектаклей, самому страшно. Несколько эпох: вот молодой Виктюк, вот «фоменки», у которых еще нет своего здания, их спектакли тогда ловили по всей Москве. А вот «Ромео и Джульетта» Володи Панкова.
В феврале 1992 года я начал работать в журнале «Театральная жизнь». Я и сейчас сижу в этой лаборатории, в старом флигеле за Кузнецким Мостом. Когда-то сам там устраивал красный свет, сам составлял растворы, сам проявлял: тогда все так делали. Той же зимой 1992-го мне доверили сделать первую обложку: Николай Караченцов. Шел в «Ленком» — волновался, как ребенок, которого первый раз ведут в детский сад…
В 1970-х начал собираться портретный архив. Теперь он громадный. Я поклонник репортажного портрета. Редко делаю постановочные и не люблю их. Снимаю человека таким, как застал, когда он не смотрит в объектив. Аркадия Райкина я поймал случайно. В парикмахерской. Сначала он посмотрел в объектив. А потом, к счастью, обо мне забыл. Женщина, которая его стригла, куда-то отошла, Райкин опустил голову — и выражение лица у него было отрешенное, печальное. Глаза, к счастью, видны… Это было за полгода до его смерти.
Юрия Никулина я снял с рюмкой в руках. Филатова — когда он читал свою сказку. Михаила Александровича Ульянова — в ложе Вахтанговского театра: он, перегнувшись, говорит с кем-то в партере.
Для выставки отобрать 87 кадров было ужасно трудно: два раза по восемьдесят семь, три раза по восемьдесят семь было б легче. Вошли 24 портрета тех, кого уже нет, 37 портретов действующих актеров. И между ними 26 сцен из спектаклей.
Еще на выставке будет слайд-фильм. Мой приятель, художник Борис Сысоев, его составил — десятиминутный, без слов. Наложили музыку саксофониста Алексея Козлова. В слайд-фильме еще 136 фото: портрет — сцена из спектакля. Выйдет альбом к выставке.
— Театральные фотографы видят спектакль первыми. Раньше журналистов и критиков. Так что «Гутерман» — это, можно сказать, еще и марка барометра. Прибора, который показывает, хороша ли премьера. Помню, в 2001-м ты подошел в антракте и очень серьезно сказал: «Вчера снимал спектакль. Драматург — дебютант. Режиссер — дебютант. Актер — молодой. Называется «Пластилин». Сходи обязательно!» И так очумело потряс головой, что сразу убедил пойти.
Дебютантами были Сигарев и Серебренников, молодым актером — Андрей Кузичев.
— Ты помнишь этот ветхий особнячок за Таганкой, Центр Высоцкого? Там Казанцев и Рощин первыми дали возможность работать молодым: новым режиссерам, новым драматургам. Это сейчас у каждого театра молодежная программа! А двенадцать лет назад был только Казанцев.
И я тогда туда зачастил — и снимал все, что там шевелилось у него на сцене. А на «Пластилине» почувствовал: скоро будет смена поколений. Смена эстетик. Никуда не денешься.
Я тогда, прямо как электричество в воздухе, чувствовал громадный потенциал, которому надо себя реализовать. Не здесь, так там — но это непременно будет!
— Ты записывал то, что видишь на репетициях? То, о чем говорил с «моделями» на съемках? Ты же тридцать с лишним лет присутствовал при закулисной жизни русского театра…
— Нет, не записывал. Я снимал. Щелкал, входил в профессиональный транс. Я и на мастер-классах говорю девочкам и мальчикам: когда снимаешь, не надо вникать в происходящее. Вникать не твое дело: для этого рядом сидит критик.
А ты — охотник. Твое дело — всех их ловить.
Но то, что меня всерьез достало, — я надолго запоминал. Вот «Отелло» Някрошюса я по мизансценам помню. По кадрам. До мелочей. И знаешь, музыка из спектаклей, которые действуют сильно, она у меня в ушах иногда звучит недели две. Я даже могу ее напеть!
…А кое-что — и не две недели звучит. Мало кто почему-то вспоминает, что Михаил Александрович Ульянов был лучший на русской сцене Наполеон. Такой мощный, такой властный! Он играл у Эфроса в спектакле «Наполеон Первый». В 1983 году. Что они творили на сцене с Ольгой Яковлевой!
И у меня в ушах до сих пор, тридцать лет спустя, отдается голос Жозефины Богарне: «Ну что ты, маленький… Зачем тебе ехать в эту Вену?»
Обратите внимание: он поднял упавшего человека, тот не зная его фамилии, по лицу понял, что это хороший человек, и сам, будучи режиссёром народного театра (а в то время это подвижники – Р.Быков был режиссёром Учебного театра МГУ, в пьесе «Такая любовь» у него начинали И.Савина и А.Демидова, И.Савина играла главную роль, а А.Демидову я не запомнил, Таганка ещё не родилась, в Народном театре ЗИЛа С.Штейн открыл В.Ланового, Земляникина..) пригласил на спектакль на Малую Бронную, куда в то время на А.Эфроса было почти не попасть. Познакомил с Л.Круглым и Л.Дуровым, которых А.Эфрос взял с собой, когда его ушли из ленкома. Актёры физиономисты и психологи, только по лицу поняли, что человек добрый и доброжелательный, не папарацци, ничего жёлтого во вред им не сделает и дали ему шанс… Сказать, что он был готов к этому случайному шансу нельзя, у него ещё и фотоаппарата не было. Но он этого шанса не пропустил! Подтолкнула его к решительным переменам идиосинкразия к кульману.
Я спектакли А.Эфроса полюбил с ленкомовского его периода с появлением О.Яковлевой в 1962г в пронзительном спектакле «104 страницы про любовь», удивительно совпадающим со временем и возрастом актёров (и А.Ширвиндт был ещё молодой). Фильм «Ещё раз про любовь», снятый позднее по этой пьесе Э.Радзинского я тогда не принял – Т.Доронина была уже стара для этой роли, а А.Лазарев хоть и мощнее Корецкого, но тоже уже был не мальчик. Нерва и трепетности в этом фильме не было, хотя он крепко и профессионально сделан.
Через 50 лет посмотрев его по телевизору, я увидел в нём больше достоинств.
Чтобы подчеркнуть решимость М.М.Гутермана круто изменить судьбу приведу свой пример. Театром и кино я интересовался со школы, после МИХМа даже посещал клуб кинолюбителей, где лекции по монтажу читала М.Ладыженская, которая работала с М.Роммом. Тёща – мудрая женщина, очевидно считала, что ходить после работы в какой-то клуб не дело…, устроила через какую-то свою знакомую мне встречу с Я.Сегелем (Дом, в котором я живу). А я только что вернулся из командировки в Ленинград, где во ВНИИСКе целыми днями до 6 вечера шприцевал красную ленту (ночью она ползла перед глазами), а к 7ми успевал достать билет в БДТ у Товстоногова на «Горе от ума», «Дракон» у Н.Акимова в театре Комедии … Подробно рассказываю Я.Сегелю о этих постановках, современных ассоциациях…. Он меня похвалил, но сказал: снимите фильм и приходите, тогда посмотрим, что дальше будет…. А у меня даже киноаппарата не было. И я не решился бросать профессию ради синицы в небе…
Поэтому ещё раз подчеркну решимость М.М.Гутермана, несмотря на его 45 лет и 90е годы, когда и профессии и профессионалы стали не нужны, но открывались другие –фотовозможности, и хотя ему позвонили вроде бы случайно, но был к этому готов и сам это готовил – его работы в журнале знали.
