Басов Н.И. Вспоминая военные годы

Родился я 28 сентября 1924 года, а в Красную Армию меня призвали 14 августа 1942 года, направив в Арзамасское пулеметно-минометное училище на 6-месячные курсы подготовки младших командиров — лейтенантов.

В училище мы больше занимались строевой подготовкой да изучали материальную часть. Выезжали также в колхоз на уборку урожая. Мне довелось изучить устройство станкового пулемета «максим» и даже (всего один раз!) из него пострелять. Учеба не была трудной — самым трудным в ту пору было переносить крайне скудное питание.

Однако учиться все 6 месяцев мне не пришлось. Видимо, подготовка Сталинградской наступательной операции потребовала мобилизации всех резервов. И вот 7 ноября 1942 года нас, курсантов, из которых всем было присвоено звание сержанта, с полной боевой выкладкой погрузили в товарные вагоны, и под прощальные звуки оркестра мы покинули город Арзамас.

Ехали мы через Пензу, Рузаевку до города Урюпинска. Там мы выгрузились и пешим порядком двинулись к фронту. Шли скрытно, ночами. Операция сохранялась в строжайшей тайне, поэтому на протяжении всех четырех суток марша к рассвету мы останавливались, и нас размещали по хатам, где мы отсыпались и отдыхали до вечера. С наступлением темноты вновь продолжали марш.

Наконец, мы прибыли в район Среднего Дона. Нас разместили в разных селах. Моя часть находилась в деревне Осетровка. Но отдыхали мы здесь недолго. Уже в ночь на 19 ноября нам приказали выдвинуться на передовую линию фронта. Во время перехода я впервые увидел гвардейских минометчиков с их «катюшами»: они готовили их к нанесению удара.

А в 8 часов утра 19 ноября началась артподготовка, причем первые три залпа дали «катюши». Зрелище было весьма впечатляющее.

Над нами со своеобразным рокотом летели огненные ракеты, а когда они взрывались на позициях фашистов, то казалось, что горит сама земля. Артподготовка длилась часа полтора. Все это время мы были на исходных позициях. Во время артподготовки была дана обычная команда на завтрак. Я, как «первый но¬мер» пулемета «максим», не мог его оставить и потому, вручив свою каску, которую я приспособил под котелок, моему напарнику Васе Печенкину, попросил его принести поесть и мне. Ждать пришлось долго, но все же он воротился с моею каской. Я глянул в нее: на завтрак были две ложки кукурузной каши и маленькая рыбешка, как оказалось, соленая. Тут громогласно прозвучало: «В атаку! Ура!» Выплеснув несостоявшийся завтрак из каски, я нахлобучил ее на голову, встал, как и другие солдаты и офицеры, во весь рост и шагнул за бруствер. Ускоренным шагом мы двинулись на немецкую позицию.

Мой первый бой длился до 16 часов. В ноябре в это время уже начинает смеркаться. Наша атака, казалось, захлебнулась, у нас уже были большие потери. Но тут на нашем участке командование ввело в бой резерв — роту автоматчиков, которые ударили по немцам с фланга. Услышав оттуда русское «Ура!», мы, забыв изнеможение, как один, поднялись и снова пошли в атаку. Фашистов мы смяли, одни из них спешно отошли, другие сдались в плен.

Этот первый бой уставил у нас, молодых, необстрелянных бойцов, тяжелое впечатление. Склоны высоты, которую нам пришлось брать, были покрыты телами убитых и раненых, наших товарищей. В моем пулеметном взводе из 56 бойцов в живых остались только 12, а из моего отделения (расчета) остался я один.

Очень хорошо помню доброго старшего сержанта, пожилого и опытного сибиряка по фамилии Звонков. В этот страшный час он уберег меня от смерти. Дело было так. Когда по окончании боя я подтащил свой «максим» к немецким окопам и осмотрел его, оказалось, что кожух ствола пробит, и из него вытекала на снег зеленоватая охлаждающая жидкость — глицерин. Пытаясь забить течь, я возился у пулемета, и тут меня заметил Звонков, который приказал мне немедля спрыгнуть в окоп. Как ни трудно поверить, но это факт: в момент моего прыжка в пулемет попала вражеская мина и, взорвавшись, разнесла его на мелкие куски. Спрыгни я секундой позже — то же было бы и со мной.

После этого памятного боя меня назначили помощником командира пулеметного взвода, сформированного из пулеметчиков, оставшихся в живых.

Потом такие кровопролитные бои стали обычным делом, они продолжались около 10 дней. Наша часть до 16 декабря в составе Средне-Донского фронта под командованием К.К. Рокосовского, наступая, шла на соединение со Сталинградским фронтом, чтобы окончательно окружить запертую в городе группировку фашистов. В итоге армия Паулюса оказалась в кольце. В дальнейшем моя часть участвовала в отражении удара войск Манштейна, пытавшихся разорвать кольцо окружения извне.

Я неоднократно ходил в разведку: меня временно придали разведгруппе для поддержки ее, в случае чего, огнем из ручного пулемета Дегтярева — это было превосходное оружие. Ходили мы ночью в тыл к фашистам в деревню Филимоново, что недалеко от Миллерова для определения сил и расположения противника. Однажды доставили важные сведения и даже привели «языка». За эту операцию вся группа получила награды, и я был награжден медалью «За боевые заслуги».

Последний для меня бой состоялся в середине декабря 1942 года против итальянцев под Миллеровым. Как называлась их часть, я не помню. На нашем участке нам удалось прорвать их оборону, и многих из них мы взяли в плен. В ночь на 17 декабря рядом со мной разорвалась мина, выпущенная из миномета, и я был тяжело ранен ее осколками мины в левую руку и в ногу. На руке была перебита локтевая кость и поврежден нерв. Я упал, потеряв сознание.

Кто и как доставил меня на санитарный пункт, располагавшийся в обычной сельской хате, не помню. Очнувшись, увидел, что лежу вместе с другими ранеными на полу, на соломенной подстилке. Около трех недель мы так и лежали, без перевязок и лечения, к нам не являлся ни один медработник. Лишь примерно на двадцатый день после ранения совершили обход хирург и медсестра. Осмотрев меня, врач приказал немедленно везти меня в операционную. Морозным январским днем меня на санях перевезли в другую такую же хату, служившую операционной палатой. Когда присохшую на раненой руке повязку разрезали, хирург увидел копошившихся в ране червей и сказал мне, что они-то и спасли меня от общего заражения крови. Но синева на кисти была предвестницей гангрены. Хирург заявил, что вынужден ампутировать мне руку до локтя. Я ответил категорическим: «Нет!» Тогда он потребовал, чтобы я подтвердил свой отказ письменно. И я написал, что против ампутации.

Рану мне вычистили, на руку наложили гипс и назначили 40 уколов против гангрены. К счастью, руку мне удалось сохранить.

Только в конце января 1943 года я попал в госпиталь в городе Балашове, где были нормальные условия лечения. Потом я лечился в Казани и в городе Сталинске (ныне Новокузнецк) Кемеровской области. На той же руке мне сделали еще одну операцию. Наконец, 14 июня 1943 года меня выписали из госпиталя, как инвалида войны III группы, и я демобилизовался в МИХМ. На этом моя военная эпопея и закончилась. С тех пор прошло более 60 лет, но тяжелое воспоминание о той страшной поре не проходит.