Воспоминания А.В. Тюленева
Александр Васильевич Тюленев - старший научный сотрудник Научного автотракторного института (НАТИ), выпускник МИХМа 1958 г.
(Механический ф-т органических производств, кафедра "Техники переработки природных топлив", гр. 506.)
"Прелюдия"
В январе 2020 г. я получил от губернатора Московской области персональное поздравление с 85-летием и ценный подарок - роскошный шерстяной плед зелёного цвета. Плед был очень кстати. Моя няня закутывала меня в него при посадке в инвалидное кресло, в котором везла к столу с компом. Надо сказать, что уже пятый год я был лежачим инвалидом первой группы и ходить так и не научился. Поскольку я живу на пятом этаже дома без лифта, то на улицу не хожу, так как мой рост 182 см, а вес под 90 кг без отрезанной ноги и таскать меня проблематично. Забот никаких, няня и сын-опекун всё обеспечивают, и хватает времени на воспоминания.
Из автобиографии. Предмихмовскмй период
Однажды бабушка окликнула проходившего мимо почтальона м спросила его, нет ли ей письма. Тот ответил, что ещё нет. Бабушка ждала письма от сына, который служил в Бресте в воздушно-десантных войсках. Через много лет выяснилось, что их десантировали в летний лагерь в лесу, а там уже были немцы и расстреляли десант в воздухе и дядя был убит. Его другу повезло, и его взяли в плен и отправили в Германию на завод, где он пребывал до конца войны, попал к американцам, потом в Россию, отбыл срок в лагерях и нашёл бабушку в Чернигове и ей сообщил о случившемся.
А мы поехали в эвакуацию. Сначала пересекли Днепрогэс в колонне транспорта, у шофера был пропуск. Как раз подоспел налёт, самолёты пикировали и бросали бомбы и стреляли из пулемётов. В кого попадало, тех сбрасывали в воду, но нам повезло. Бабушка держала моего маленького братика на руках, а я зарылся в вещах, а мама на мне. Доехали до ближайшей деревни и бензин закончился. Мама куда-то побежала и вернулась с подводой, на которой поехали до ближайшей станции, где погрузились в товарный вагон для людей и лошадей. В эшелоне ехали семьи военнослужащих и на остановках мама доставала еду как жена офицера. Бабушка не спускала с рук братика, а я лежал на полке лицом к стене, и есть не просил. Так мама потом говорила. Поезд ехал три с половиной месяца до Уральска, почти все дети и старики умерли. Нас спас мёд, который дедушка тогда силком забросил в кузов. В Уральске мы, какое то время прожили подселёнными в какую то квартиру как "выковырянные" (эвакуированные). Там мы прожили некоторое время и как то летом погрузились на пароход и по реке Урал доехали до посёлка Чапаево (бывший Лбищенск, где Чапаев утонул). Там нас поселили в крестьянской избе в тёплом помещении, где обычно скотину хозяева держат, вполне приличное помещение. Мама получила ответственную работу - обоз из нескольких подвод с верблюдами вместо лошадей. Погонщиком был старый дед верхом на верблюде. Обоз на пароме переправлялся через Урал в Западный Казахстан у посёлка Мергенев. Оттуда обоз ездил по окрестным деревням и собирал вещи и продукты для фронта. Маму называли уважительно "басхарма" и телеги быстро заполнялись без разговоров. Потом обоз возвращался и собранное поступало в военную приёмку. Здесь же в Чапаеве формировалась польская дивизия имени Костюшко и её солдаты жили по избам. В нашей избе жили четверо солдат, и они угощали меня и брата лакомствами из своего питания. Брата называли "квасоля", так как ему нравилась фасоль. Ещё солдаты под губную гармошку пели песни. Я им подпевал и они очень веселились, когда я пел "как на краковском поле пан панёнку пердуле четыре ноги вкупе, а пята нога в дупе". Там же в Чапаево я пошёл в школу. На переменах мы развлекались, например, закидывали на крышу школы камни и "на кого Бог пошлёт". На меня однажды послал и на левой макушке у меня до сих пор шрам. Видимо, это послужило толчком к развитию у меня творческого мышления. Ещё запомнилось, как однажды зимой меня послали за водой к реке. Я взял на коромысле два ведра и спустился с обрыва к проруби. Набрал одно ведро, повернулся другое набрать, а тут подошёл телёнок и стал из полного ведра пить. Я вылил это ведро и повернулся с ним к проруби. Телёнок подошёл к полному ведру и стал из него пить. Я взял коромысло и перетянул телёнка по спине. Коромысло отпружинило и рассекло мне слева верхнюю губу до крови. Это была вторая запомнившаяся травма.
Когда освободился Чернигов, обком партии вызвал маму приехать и приступить к дикторским обязанностям. Мы недолго собирались и без приключений доехали. В пригороде Кавказ нам выделили отличную квартиру в каменном доме с небольшим участком и сарайчиком с погребом. Чернигов был сильно разрушен, но Кавказ был абсолютно цел. А налёты были каждый вечер, и мы пережидали их в погребе. Но ни одна бомба на Кавказ не упала. Поговаривали, что при немцах в Кавказе жили немецкие лётчики с аэродрома поблизости. Ежедневно на рассвете за мамой приходил дед с автоматом и провожал её среди развалин в радиокомитет и ровно в
6 часов по тарелке радио раздавался мамин голос "Увага, говорыть Чернигив, передаемо останни висти!" Так начинался предмихмовскмй период моей жизни.
Бомбёжки вскоре прекратились, немцев отогнали и жизнь налаживалась без посещения погреба. Меня отдали в начальную школу, а брата в детский сад. Летом мама брала меня на огород за Десной, где я занимался копанием земли и ношением воды из реки для полива овощей. Ещё я пристрастился к рыбалке. Ловил я уклейку на муху и приносил за раз до 100 штук рыбок, что всем нравилось и все ловили мух для наживки, их требовалось целый спичечный коробок на раз. Зимой я ходил в начальную школу, тогда четвёртый класс был выпускной. С питанием было плохо и мама отдала меня в детский дом, директором которого была её подруга. Там кормили три раза в день и я хлеб припрятывал для дома. Вечером ходил за братом в детский сад и забирал его домой. Брат тоже припрятывал свой хлеб для дома. По пути я отщипывал от него кусочки и остаток отдавал бабушке. Она меня никогда не ругала за отщипанное. Мама хотела, чтобы я научился играть на скрипке и трижды в неделю через весь город с деревянным футляром, где скрипка, в одной руке и с вязанкой дров в другой (плата за учёбу) я шёл к преподавателю музыки. Учила меня старорежимная дама в полутёмной комнате с роялем. Она мучила меня этюдами (до -си-до-си-до-ре-ми-ре-до-соль-ми-соль) и разучивала
классику к публичным экзаменам. Например, песню стрельцов из оперы "Хованщина" мне удавалось изобразить без замечаний под рояль. Ещё мама считала, что мне надо научиться играть в шахматы. Её знакомый, местный корифей, со мной занимался, чему то научил, но особых успехов там я не достиг. Видимо, от недостатка питания в голодные годы. Спасли нас американцы. Маме в радиокомитете стали давать пайки американскими солдатскими рационами. Помню, там были ужасно вкусные пластинки бекона и похожие на хоккейную шайбу упаковки в целлофане с концентратом какао. Я его ел просто так, сумасшедший вкус был! Наше благосостояние улучшилось с приездом деда. Он всю войну провёл в саратовской области, в колхозе обслуживал поливальную установку и нас разыскивал. Он оборудовал себе рабочее место и целый день стучал, изготавливая заготовки вёдер и ещё делал буржуйки. Вся улица отапливалась его буржуйками. Но он заболел, в голове что то образовалось, уехал лечиться в Киев и там вскоре умер. Бабушка его ненадолго пережила. Ещё с эвакуации поездом нас псетил брат отца с семьёй. У него было трое детей и наших запасов еды хватило на неделю. Пришлось им уехать в какую то деревню в области. А мы спасались мамиными пайками из
радиокомитета. Приехала сестра отца и пошла работать в горисполком. Она была богомольная и ходила в церковь. Она посчитала, что негоже нам с братом быть
некрещёнными и отвела нас в старинный храм на валу, где нас окрестили. Мне быть крещённым понравилось и я ходил в храм причащаться. К священнику выстраивалась очередь из местных старушек и я к ним пристраивался. Священник по очереди давал всем ложку с вином о хлебом. Я с удовольствием съедал свою порцию и становился ещё раз, бабушки не возражали. После третьего раза священник вытирал лжицу и стукал ею меня по лбу. Так я перестал туда ходить. После успешного окончания четвёртого класса мама подарила мне эстонский велосипед "саркана звайзгне (красная звезда)" и я быстро его освоил и ездить на нём мне очень нравилось. Для продолжения образования мама устроила меня в Черниговскую русскую мужскую среднюю школу номер восемь имени
тридцатилетия ВЛКСМ. Это была отличная школа. В ней каждую неделю был урок пения и урок танцев. На уроке пения выяснилось, что я пою вторым голосом. Нас таких оказалось пять человек и мы отдельно разучивали свои партии. Вместе с хором неплохо получалось. На уроке танцев мы разучивали бальные танцы падекатр, падеспань, падепатинер, вальс, мазурку, краковяк. Завуч школы была женщина старой закалки и давала нам воспитание как в дореволюционной гимназии. И прогульщики наказывались! Пой и танцуй и всё тут, никаких пропусков. В городе было две женских школы - вторая и десятая. По субботам там устраивались вечера, куда приглашались наши ученики и имели большой успех. Девочки были в восторге, мы вместе пели и плясали. На ежегодных городских олимпиадах в городском театре наш школьный хор занимал всегда призовые места. В школе нашими учителями были в основном демобилизованные офицеры, женщин было мало. Помню только ботаничку и немку. Математику преподавал учитель по фамилии Шмаровоз, которую впоследствии сменил на фамилию жены - Петров. Он интересно преподавал и в десятом классе мы свободно одолевали материал из Моденова. Там были задачи для поступления в институт. Попутно я посещал городской дворец пионеров, где записался в ансамбль песни и пляски. Летом ансамбль посещал пионерские лагеря с концертами, а зимой обслуживал городскую ёлку в гортеатре. И везде нас
посещаемые кормили, что меня особенно привлекало. Ещё я посещал авиамодельный кружок, где участвовал в изготовлении авиамоделей даже фюзеляжных с моторчиком, которые летали на корде по кругу. Там я решил связать свою жизнь с авиацией. Летом я посещал в ДОСААФе греблю на шлюпках, четвёрках и шестёрках, участвовал в соревнованиях. Туда меня завлёк мой однопартник. Его отец был начальником Дрезденского порта в войну и после его перевели в Чернигов начальником порта на Десне, которая впадает в Днепр. Жили они в пристройке к дому водников, я у них бывал и пристрастился играть на аккордеоне, подбирал мелодии на слух. Скрипка как то закончилась. В школе на уроках военного дела мы занимались строевой подготовкой. И я написал строевую песню.
По улице шагает
Гвардейский восьмой "А"
И песню распевает
Про серого козла.
Идут ребята в ногу,
Никто не отстаёт,
И только удивляется
На улице народ.
Припев.
Если вдруг мостовая трясётся,
На деревьях трепещет листва
И прохожий к обочине жмётся
Это значит идёт восьмой "А".
А возле второй школы
Выпячивают грудь
И каждый шаг печатают,
Как на парад идут.
"Пройдём, ребята, с форсом!"
Передают слова.
"Пускай посмотрят, как идёт
Гвардейский восьмой "А"!"
Припев.
Если вдруг мостовая трясётся,
На деревьях трепещет листва
И прохожий к обочине жмётся
Это значит идёт восьмой "А".
Поступление и учёба в МИХМе
Учёба в школе шла без особых затруднений. Десятый класс был только один, но народу туда впихнули 36 человек. Комната класса помещалась на втором этаже как раз над квартирой директора школы. Директор держал поросенка, который грелся на солнце как раз под нашими окнами. Ученики развлекались, поливая бедную животину чернилами, и усиленно занимались учёбой. Предстояли выпускные экзамены. Я был настроен служить в авиации, но на комиссии в военкомате мне сказали, что из-за плохого зрения строевая служба мне не светит. О плохом зрении я не подозревал, думал, что все так видят. С горя решил поступать в авиационный институт в Москве. Там кстати в академии имени Фрунзе учился мой отец. Он после войны развёлся с матерью, но я рассчитывал на его помощь.
В МАИ меня встретили хорошо, поселили в общежитие на территории института, и в библиотеке института можно было готовиться к вступительным экзаменам. Школьная подготовка оказалась на высоте, и вступительные экзамены я сдал так, что меня приняли, но без общежития. Таких было много, все кинулись искать и подсказали, что на Карла Маркса 21/4 есть МИХМ, где общежитие дают и с моими оценками могут взять без экзаменов. Так оно и вышло, приняли и общежитие дали на Клязьме. Там мне понравилось, комендант Николаич вселил меня в комнату на втором этаже, где нас было четверо. Окна выходили на двор, на женский корпус и на удобства во дворе. Записали меня в 101-ю группу Механического ф-та органических произв. За учёбу надо было платить 300 рублей за семестр. Перед первыми занятиями всех студентов факультета собирали в большой аудитории и всех, кто не уплатил, отправляли за деньгами. Тут то я вспомнил про отца и поехал к нему домой. Особого удовольствия он не высказал, но денег дал. Пришлось ему давать за учёбу во втором, третьем и четвёртом семестрах, а потом плату отменили. После второго курса я взял академотпуск и на третий курс поступил в 307-ю группу по жидкому топливу. Учился с удовольствием, получал стипендию. Нравилось мне черчение, сопромат, тмм. Много времени уделял спорту и самодеятельности. Вспоминаю институтский стадион, где со студентами занималась "мадам эштафет" - бывшая чемпионка Украины по бегу (фамилию забыл). На тренировках бегали по набережной Яузы, участвовали в эстафетах по Бауманскому кольцу. Этап МИХМа был от Почтовой улицы до Садового кольца. Рядом с нами располагалась команда МОПИ с Владимиром Куцем - кумиром страны, мировым чемпионом.
В Сокольниках бегали в гонках патрулей. Команда из пяти человек с малокалиберными винтовками бежали по пересеченной местности Сокольников десять километров с четырьмя стрелковыми рубежами, где выстреливали по пять патронов на 25 метров каждый. Не все наши хорошо стреляли, и мы химичили - на плечах несли по очереди "малышку" Алиева, который за всех стрелял и всё хорошо подучалось. По стрельбе тренировались в тире во дворе МИХМА. Обычно три по десять из положений лёжа, с колена и стоя на 50 метров из винтовки и для разнообразия стреляли из пистолета Марголина на 25 метров скоростную стрельбу по вращающейся туда-сюда вокруг вертикальной оси ростовой мишени.
После трудового дня с вокзала на Комсомольской площади ехали к себе на Клязьму. В голове сохранились стихи. "На Крестовской разлилося море, дождик льётся струёй ледяной. С электрички по тёмной дороге я бреду потихоньку домой." Или "Стипуха кончилась и подошли зачёты и где то за окном в дождливой тьме из-за окна с угрозою кивали мне сопромат и лист по ТММ." И совсем печальное "Злой ветер выл в бутылках на балконе и дождь холодный капал не спеша. А в проводах, казалось, жутко стонет студента бедного заблудшая душа..." Или более весёлое. "Мы пили чай из пол-литровых банок а после в стул стучакак в барабан под звон пустых бутылок и жестянок сан-Луя отрывали под баян."
В красном уголке бывали танцы. Вальс, танго, фокстрот, краковяк : кто как мог изображал под радиолу. Девочек на всех не хватало, и возникали конфликты, которые быстро гасились окружающими. Были группы, объединившиеся в коммуны для совместного питания. Обычно дежурные варили таз макарон, вываливали туда кильки в томате и зеленый лук и раскладывали по порциям кому во что. И после пили чай как в приводимом стихе. Ещё перед Клязьмой была остановка Челюскинская. Там был частный сектор, где, по информации от старожилов, селили «ускоренников» и глухонемых (были несколько групп). Мне там пришлось немного пожить. Утренняя гимнастика и пробежки там были в законе.
"Мадам эштафет" устроила группу стайеров из МИХМа на стадион ДИНАМО в группу моего однофамильца Тюленева Алексея Михайловича. Он давал обычно интервальный бег 400м через 100м ло 10 раз и гимнастику с растяжкой и отжиманиями. Такие занятия бывали два раза в неделю обычно летом. Помню иногда на тренировках там тренировался параллельно Эмиль Затопек на свободной от нас дорожке. Поражал его стиль бега. Он вроде ступал по раскалённой поверхности - так быстро отрывал ступни от дорожки. У меня так получалось не более 20 метров, сводило мышцы, а он так шпарил километрами.
Знакомая по Клязьме, артистичная девочка Неля, привела меня в коллектив институтского КВН. Там я писал тексты эпиграмм, песен и скетчей. В коллективе были свои корифеи, но кое-что брали. Например, "учёбы годы пролетели, но ничего он не постиг. Герой на танцах и в постели, но витязь скромный среди книг". Или "Он треплется на семинаре, на лекции, у писсуара среди товарищей, в кино, без темы, с темой всё равно. Он заливает вас сполна рекой словесного г-вна". Из песен осталась в памяти частично "Есть у нас на курсе Маня, центр всеобщего вниманья. Так полна очарованья Манечка. У неё кудряшки вьются, у неё глаза смеются, бьёт сердца она как блюдца, Манечка. Даже члены студсовета, сбросив груз авторитета, улыбаются с приветом - Манечка! У неё кудряшки вьются, у неё глаза смеются, бьёт сердца она как блюдца Манечка!" И т.д. С местным композитором Вирличем сочиняли мелодию к моей песне "Песен студенческих много поёт молодёжь". Он был из спортсменов и устроил меня подопытным в институт гигиены труда и профзаболеваний на улице Обуха против Курского вокзала. Там платили 8 руб. в час за участие в моделировании рабочих процессов в горячих цехах. Во время сеанса обвешивали датчиками и помещали в комнату, где была высокая температура, и заставляли собирать "огурцы", рассыпанные на полу цилиндрические чурки. Пот заливал глаза, дыхания не хватало, но чрез полчаса мы выходили в исходное место, где сестра снимала датчики и запускала в душ. Обязательно было принять после по талону в ближнем кафе хороший обед, что нравилось больше всего. По протекции сюда ходило много спортсменов из МИХМа, проверенные по здоровью люди.
Уважал спортсменов полковник Нудлер, с военной кафедры. После весеннего семестра обычно на месяц посылали ребят в лагеря. Там у спортсменов был особый режим. Все ходили в сапогах, а спортсмены в кедах и по подъёму ходили на свою зарядку. Но обязательно участвовали в соревнованиях с военнослужащими, бегали километрами. Мне приходилось бегать в шведской эстафете 800х400х200х100 800м, 3,5,10 км . Попутно приобретал воинскую специальность противохимической и противоатомной защиты, стал командиром АГВ3. Кстати, в 50 лет я был уволен из армии в чине капитана.
На 3-м курсе меня перевели жить на Сокол. Поселили на 8-м этаже в комнате с тремя отделениями по два человека. Меня поселили в центральную часть вместе с одногруппником Виталием Николаевичем Коминым (вечная ему память). Что приятно удивило - бесплатный хлеб в столовой. Правда, только один год. Мы брали стакан кипятку и три куска черного хлеба - бесплатный обед! Выручало в сложных ситуациях. Много было китайских студентов-ребят, девушек-китаянок не встречал.
К нам в комнату повадился ходить китаец. Заходил как к себе, сразу к полке с книгами, брал нужную и уходил. Однажды у нас был согруппник Ренка, здоровенный под 2м и штангист. Пришел китаец и, как обычно, взял книгу и собрался уходить. Ренка встал и нанёс китайцу удар в грудь так, что тот согнулся. Ренка взял китайца за руку, отобрал книгу и произнёс поучение. "Перед входом надо стучаться и вошедши здороваться. надо спрашивать, когда книгу берёшь и приносить ту, что раньше брал. При уходе надо прощаться." В следующий раз китаец стучался, здоровался и спрашивал книгу. при уходе прощался. Если приходил через пару часов и приносил книгу, то весь ритуал повторялся. В полутора километрах от студгородка находилась станция Красный Балтиец, где разгружались поезда с углем для московских предприятий. В нашем корпусе была компания студентов, которую привлекали по ночам на разгрузку угля. Оплата была сдельная. Мы с Виталием туда записались и полгода проработали, но больше не выдержали, очень было тяжело физически и недосыпали. И нашим студенткам в 4-м корпусе мало внимания уделяли и они обижались. А ещё и на лекциях могли поспать. Тогда лекторы обижались.
Но несмотря на сопутствующие трудности жизнь продолжалась. Артистка из клуба КВН всячески меня привлекала к клубным делам и поручила мне заботы о приехавшей к ней младшей сестре Гале, которая поступила учиться в ростовский техникум «металлозащитных» покрытий и у неё были каникулы. Я энергично принялся заботиться о Гале и вскоре решил, что младшая сестра лучше старшей. Дошло до того, что мы решили после окончания моей учёбы пожениться, а пока всё сохранять в секрете, тем более, что как раз надо было ехать в лагеря по линии военной кафедры. Тамошний полковник Нудлер доставил наш отряд в Гороховецкие лагеря (вроде верно запомнил). Там нас расселили по большим палаткам и строем водили по территории и показывали столовую и прочие нужные места. Я записался в спортивную группу, там были привилегии. Например, зарядка была своя, ходить разрешалось не в сапогах, а в кедах и в майке. Часто бывали легкоатлетические соревнования, в которых участвовали студенты и местные солдаты. Мы с Олегом Носовым бежали в шведской эстафете 800х400х200х100, я 800 м и передавал эстафетную палочку Олегу, он бежал 400м. Были и другие дистанции. Олег бегал обычно короткие, а я специализировался на длинных - 3000, 5000, 10000.
Получалось не хуже солдат. В МИХМе мы изучали противохимическую и противоатомную защиты. В лагерях я был назначен командиром АГВ 3 - грузовик ЗИС 3 с оборудованием для дегазации и дезактивации. Когда в 50 лет меня увольняли из Армии, то записали мне чин капитана. Запомнился стишок.
Корова паслась на зелёном траве,
Паслась и горя не знала.
И если верить людской молве
Уставов не изучала.
А мы хотим офицерами стать,
Достигнуть военной славы.
Для этого надо всегда читать,
И изучать уставы.
Мы будем нюхать хлорацетофенон,
Ипритом капать на руку.
Чтоб знать, ведь нужно со всех сторон
Лизнуть и понюхать науку.
Вспоминаются практики. После 4-го курса практиковались в городе Новочеркасске на 17-м заводе. Специально туда записался, так как это возле Ростова и можно было туда ездить повидаться с Галей. Это не нравилось будущей теще, она считала меня типа «нищебродом» и недостойным её дочери. А на 17-м заводе меня прикрепили к бригаде, которой было поручено изготовить реактор-теплообменник. Это большой цилиндр, внутри которого по множеству труб протекает реагирующая смесь, а межтрубное пространство согревается или охлаждается потоком жидкости или газа необходимой температуры. Я был прикреплён к бригаде разметки досок, к которым должны были крепиться трубы. Два круглых блина, сваренных между собой и диаметром около трёх метров и каждый толщиной около пяти сантиметров лежали на операционном столе. Над столом перемещалось специальное устройство, которое наносило на поверхность блина сетку в соответствии с чертежом.
Рабочие из бригады и я с ними в соответствии с сеткой наносили кернами метки, по которым на координатно-расточном станке просверливались отверстия под трубы. Все операции тщательно контролировались бригадиром. Так и практика проходила и реактор собирался уже после меня. Жили мы в студенческом общежитии, под окнами которого был ухоженный стадион, на котором мы делали утреннюю гимнастику и бегали по вечерам. На заводе студентами были довольны и все получили зачёты. Преддипломную практику мы проходили на Новобакинском нефтеперерабатывающем заводе. Там как раз поставили две купленные в США установки каталитического крекинга, одну с шариковым катализатором, а другую с порошковым. Меня поставили на шарики, а моего одногруппника Виталия Комина (вечная ему память) - на порошок. Установка с шариком была под сто метров высоты. Утром я на неё забирался и на обед не слезал, было утомительно ползти между этажами. Разобрался с инструкциями на английском и с процессом. По моему отчёту местные соорудили потом инструкцию для своих. Там была полная автоматика и менялись лишь отборы с полок по необходимости. Запомнился эпизод, когда стипендия к сроку не пришла и мы с Виталием слегка приуныли. Стоим на остановке электрички по пути в город. Дует холодный ветер, свистит в штакетных заборчиках разметки к вагонам. И вдруг я обратил внимание на какую то бумажку, которая трепетала под ветром между двумя штакетинами заборчика рядом. И кроме Виталия вокруг никого. Я вынул бумажку и это оказалось 100-рублёвая купюра. Вот мы повеселились в этот вечер и ещё троих наших пригласили. И никто не верил, что деньги мы нашли. После приезда из Баку я ещё успел съездить в Магнитогорск проведать Галю. Там она по существовавшему тогда в союзе закону должна была проработать три года или заплатить государству штраф, если уволится раньше. Вышел я из вагона в Магнитогорске и на перроне увидел огромную вывеску с надписью "СТУДЕНТЫ". Когда я к ней подошёл, какой-то мужик в чёрном спросил "студент"? "да" ответил я. "Студбилет давай" сказал мужик. Я ему дал свой михмовский студбилет и мужик что-то записал у себя и выдал мне пропуск в заводское общежитие, талоны на питание и пропуск на металлургический комбинат, где был указан номер цеха и написана фамилия бригадира, к которому мне надо было обратиться. Позже я узнал, что там ждали студентов из МЭИ на практику и меня приняли за студента из группы, которая не приехала. Галя была потрясена, когда я её нашёл в женском общежитии и её сокомнатницы вежливо оставили нас одних. Короче, мы договорились пожениться после моего окончания МИХМа и я сходил несколько раз в цех, где мастер, к которому меня прикрепили, был сильно удивлён моему умению работать на токарном и сверлильном станках. Их я освоил в МИХМе на лабораторных работах. Практику не приехавшей группе зачли и мне разрешили уехать раньше и даже выдали билет на дорогу. В институте я сдал выпускные экзамены на все пятёрки, и мы с Виталием получили распределение в Дзержинск. Когда мы туда приехали, то при выходе из вагона у меня потекли слёзы из глаз и разобрал кашель. Такой там был воздух. Мы, не раздумывая, взяли обратные билеты и вернулись в Москву. В институте было пусто, только декан Котин был на месте. У него сидел представительный мужчина, который просил дать ему пару выпускников. И тут мы подвалили. Мужчина оказался заместителем директора филиала института химической физики из Черноголовки. И нас с Виталием быстро переоформили. И началась наша новая жизнь. И это новая захватывающая история. Никогда бы не подумал, что за профессиональную деятельность можно загреметь на 10 лет в лагеря без права переписки.
