Эстрадный оркестр

Версия 15:34, 3 марта 2017

Эстрадный оркестр МИХМа п/у Б.С. Фиготина. Кадр из к/ф "Нам полвека"

Воспоминания о МИХМОВСКОМ оркестре

Виктор Филин

Анкета. В МИХМе учился с 1957 по 1962 гг., группа 6 - факультет Механический органических производств , кафедра "Техника переработки природных топлив" ( зав. кафедрой проф. Н.М. Караваев). После института 6 лет работал инженером-конструктором на заводе "Каучук" (Отдел главного механика - 3 года и Отдел механизации и автоматизации - 3 года). Далее: ЦИНТИхимнефтемаш в должностях от м.н.с. до зав. отделом в Отделе химического оборудования до 1996 г. Достижения: несколько обзорных материалов о новостях в области хим. оборудования (серия ХМ-1 ЦИНТИхимнефтемаш). Как говорил мне незабвенный Б.Г.Балдин: Мы по ним студентов обучаем!. В.Ф.

В МИХМ я поступил в 1957-ом году и вскоре пришел на репетицию оркестра. О зарождении оркестра рассказал в своей замечательной книге "Ступени восхождения" Михаил Кулль (кто интересуется, есть в Интернете, помимо печатного издания смотри также на сайте Джаз, Михаил Кулль ),прекрасный музыкант и инженер, окончивший институт аккурат в этом году и покинувший оркестр, уступив место пианиста младшему брату Володе.
В сущности, этот год был звёздным часом оркестра: выигрыш конкурса на участие в мероприятиях Всемирного Фестиваля молодежи и студентов ( выступление на " Бале Химиков" в Кремле, подготовка к Фестивалю -месяц в спортлагере на Клязьме, приобретение формы и т.д.). И , естественно, репетиции. Поставленные перед оркестром задачи были успешно выполнены, и нам, пришедшим уже после Фестиваля, достались довольно подробные рассказы ветеранов. Такие, как рассказ о падении Бориса Фиготина, дирижировавшего оркестром на конкурсе в оркестровую яму с авансцены зала, о саксофонисте,добывшем где-то бесплатные талоны на питание в одной из фестивальных столовых, предназначенных для участников фестиваля и вызывавших повышенный интерес у обывателей. О других событиях сейчас вспомнить не могу. Может быть кто-нибудь дополнит эту главу истории оркестра.

Расшифровка фото оркестра: впереди (перед оркестром - дирижер Б.С. Фиготин, у микрофона поёт Галина Ботнарёва (скрипачка, в руке смычок, её стул в группе скрипачей - пустой); первый ряд: имена скрипачек не помню и вряд ли знал, далее Александр Браиловский, Игорь Керцбурд и с аккордеоном Геннадий Михайлов, кто с баяном за ним - сказать не могу (возможно это Анатолий Сущенко - выпускник Энергофака МИХМа 1947 г., ст. преподаватель каф. Электротехники [[1]]-Г.К.). За скрипачками, сзади, с гитарой - Борис Балдин, а за ним виден край группы саксофонов с альтистом Эдуардом Андриановым; далее в ряду: барабанщик (точно не я, а скорее Михаил Вайнштейн) и трубачи: Владислав Грачев, неизвестный (возможно разовый гость) , Геннадий Гришанов. На контрабасе (также не могу определить), не исключено, что это Алексей Кузнецов помогает в трудную минуту. Датировка: самое раннее - конец 1958 года, т.к. в оркестре уже студенты набора 58-го. Странно, что нет привычных пультов для нот и одеты музыканты кто в чем. Вот и всё. В.Ф.

Итак, пришел я в оркестр, не зная нот и не умея обращаться ни с одним музыкальным инструментом, однако, имея к тому времени сильный интерес к джазу и немного наслушанному в этой области. "Не умеешь играть, играй на барабане! - этой рекомендации, приписываемой Л.О.Утесову, я и последовал, тем более, что никто особенно не возражал. Кстати, кое-чему я, в конце концов, всё-таки научился, но на это потребовались годы. Пришли мы в оркестр вместе с поступившим в этот год в институт моим знакомым Юрой Канцебовским, замечательным музыкантом (кларнетистом) и прекрасным человеком. Через неделю я привел в оркестр моего одногруппника Гену Михайлова (аккордеониста), ставшего вскоре старостой оркестра. В то время в оркестре были музыканты (к сожалению, всех не назову)  :скрипачи Анатолий Красовицкий (концертмейстер оркестра), Виля Лебедев, Илья Воскобойников, Галина Ботнарева (она же вокалистка),позже присоединились Александр Браиловский, Игорь Керцбурд, Лебедев младший и др. На виолончели (а чаще на контрабасе) играл Игорь Муслаев и иногда Анатолий Коган, позже на басу играл Александр Зворыкин, на гитаре - Борис Балдин, на ударных - Александр Мазуров (позже -слуга покорный и Миша Вайнштейн). Саксофоны :Герман Савинов, Эдуард Андрианов, Эдуард Мнацаканян,иногда ветеран Вано Сологян, Юрий Канцебовский. Трубы : Геннадий Гришанов, ветеран Владимир Пак (иногда), почетный гость Владислав Грачев. Имя постоянного тромбониста не помню и вряд ли знал - так получилось, по-моему его имени, кажется, никто не знал, разве что наш куратор от парткома незабвенная Тамара Борисовна Бомштейн. В оркестре бывало несколько аккордеонистов (Борис Липкинд, Евгений Черный, Геннадий Михайлов). Кстати, Гена Михайлов иногда дирижировал оркестром. Был ещё в оркестре музыкант, который играл на пиле ( двуручной, смычком), имени его сейчас никто не помнит и звали его просто "Пила". Было это ещё до меня, но один раз, уже при мне он пришел на концерт и играл. О концертах - оркестр был непременным участником институтских мероприятий по случаю государственных праздников, институтских юбилеев и.д., а также, в частности , Дня первокурсника, отмечавшегося в сентябре. Позже, когда из оркестра выделился малый состав (фортепиано, кларнет, контрабас и ударные),он играл на вечерах танцы, а, точнее сказать, пытался играть джаз, и получалось , нужно заметить, весьма недурно, ибо Володя Кулль, Юра Канцебовский и Шурик Зворыкин были настоящими джазменами и знали много джазовых стандартов того времени). Иногда к малого составу присоединялся приятель Канцебовского гитарист Алексей Кузнецов, сын известного гитариста Алексея Алексеевича Кузнецова, сам ставший ведущим джазовым гитаристом, народным артистом России.

Фото 1957г. части оркестра предоставленное М. Куллем. Слева направо (и сверху вниз): Э. Мнацаканян, Юрий Концебовский, неизвестный (введённый Фиготиным), Герман Савинов, Виктор Филин, Геннадий Гришанов, Владислав Грачев, Вл. Кулль

Нужно заметить , что в пятидесятые годы в институт и, соответственно, в оркестр пришло несколько человек из музыкальных образовательных заведений (решили не быть музыкантами-профессионалами, , а стать инженерами). И вот они-то придали оркестру достаточный музыкантский уровень. Одним из них (а точнее сказать, одной) была замечательная певица Ирина Терещенко, впоследствии Муслаева, талант которой отмечал Л.О. Утесов, говоря после одного из конкурсов, что песню Б.С. Фиготина "Ох и трудно молчаливого любить!" даже профессионалы в его оркестре (А. Коваленко и К. Лазаренко) так хорошо спеть не могут. Кроме Ирины вокалистами оркестра были: скрипачка Галина Ботнарева (Володина) и Аркадий Пузайцер. Ранее на этом поприще отличался Васо Тимофеев, певший что-то грузинское и бывший знаменит тем, что поставил рекорд пребывания в МИХМе в качестве студента ( то ли 8, то ли 9 лет!). Что же ещё пели солисты? В основном,это были песни Б. Фиготина (уже упомянутый выше "Молчаливый", "Песня о друге" - из репертуара К. Шульженко, "Человек беспокойного счастья"), песня К. Молчанова "Я тебе писать не стану" , остальное не помню. Аркадий Пузайцер с успехом пел известный шлягер "Амапола" (за что был прозван "Старик Амаполыч", а когда спел какую-то советскую песню о Парамарибо и советском корабле что-то привезшем туда, то Амапол Парамарибычем). Помимо этого, как мне представляется, в репертуаре были некоторые оркестровки довоенных немецких фокстротов (один из них служил вступительным маршем на выступлениях) и даже один вальс под названием "Артиллерист".

Теперь об инструментах. Как я понимаю, инструменты у членов оркестра были свои, но контрабас и ударные были институтские. Ударные инструменты были страшно примитивные и помещались в большом деревянном чемодане, который служил сиденьем для барабанщика. Как же я натаскался с ним, особенно, когда мы малым составом ( трио) отправились в 1958 году в составе, так называемой агитбригады, на целину. Контрабаса с нами не было, а Володя Кулль играл на аккордеоне. Пела с нами Галя Ботнарева, которая тогда уже была женой Вити Володина, а так как находились там с группой уже перешедшего на 4-ый курс Володина, то контактировали довольно тесно. Вообще, пребывание на целине заслуживает особого рассказа и, если смогу, то постараюсь это сделать, но особенно не обещаю. (Виктор выполнил своё обещание, смотри: [[2]] - Г.Кардашев) Что касается ударных инструментов, то я через некоторое время "схватился" за контрабас и пытался на слух терзать его, раздирая пальцы в кровь, не обладая школой игры на нем. А настоящую ударную установку венгерского производства (жуткое дерьмо!) институт купил уже в 1962 году.

Репетиция оркестра. Слева направо: Вано Сологян, Виктор Филин,трубач Гена Гришанов.

Впрочем, оркестр вскоре прекратил своё существование. Самое огромное впечатление от пребывания в оркестре осталось у меня от очередного юбилейного концерта (кажется, это было в 1962-ом) в Большом зале Московской консерватории, когда я контрабасом вышел на эту СЦЕНУ и смотрел в зал!!! А, если честно сказать, иногда, казалось, что потратил много времени на это оркестровое увлечение, но, как подумаешь об общении со всеми музыкантами, становится тепло на душе, и охватывает печаль при воспоминаниях об ушедших! После окончания института оркестранты иногда встречались у кого - нибудь дома, приглашали Бориса Семеновича, а однажды отпраздновали юбилей оркестра в МИХМе. Гена Михайлов написал даже музыку к гимну МИХМа. (Смотри о нём ниже - Г.К.) Многие музыканты сделали успешную инженерную карьеру, Б.Г. Балдин стал доцентом в родном МИХМе.( Смотри: Моё призвание - педагог (Б.Г. Балдин) А Владимир Кулль вскоре после окончания института начал работать профессиональным музыкантом, также весьма успешно.
("Victor Filin", Дортмунд, ФРГ,23.08.2016)

Дополнения

На сайте выложен к/ф "Нам полвека". Отреставрированная версия. Часть 2., в котором было запечатлено выступление оркестра. Фрагмент из этого к/ф можно посмотреть, пройдя по ссылке: [3]

Виктор Филин любезно предоставил следующий комментарий к этому фрагменту.
Это смонтированные куски различных съёмок. Первый кусок – это, по-видимому, фестивальных времен (похоже, на ДК МГУ на Ленгорах), а остальные - сказать не могу. На них крупным планом Володя Кулль за роялем и мой "профессор по классу барабана" Саша Мазуров. Снято это похоже ещё до меня. Кстати, я забыл написать, что первый раз я увидел и услышал оркестр МИХМа в передаче на ЦТ, которая называлась "ВВВ" (Вечер веселых вопросов) и шла в прямом эфире. В сущности, она была предшественницей КВН, и вели её композитор Никита Богословский и артистка театра им. Ленинского Комсомола Маргарита Лифанова (см. Википедию). А ещё в 1956 г. был так называемый фестиваль МИСИ и МИХМа, дело было в ДК МИСИ. Оркестр выступил на этом фестивале, я наблюдал это выступление из-за кулис (так случилось) и уже тогда проникся. (В.Ф.)

Илья Воскобойников написал:"...Виля Лебедев, отличный музыкант, играл на альте, а Боря Балдин иногда брался за скрипку." и прислал ряд фотографий.

ФОТО из архива Ильи Воскобойникова (подписи В. Филина)

На репетиции - слева направо: Г.Михайлов,Г.Савинов,Б.Балдин,В.Кулль, ?, В.Ковальков, В.Филин, Ю. Канцебовский.

Справа налево: Шурик Зворыкин, Борис Семенович Фиготин, Эдик Андрианов (?), Виля Лебедев, Илья Воскобойников, Борис Балдин, ?,?. Снято в спортивном лагере на Клязьме летом 1957 г. перед Фестивалем молодежи и студентов.

Музицирование в перерыве репетиции оркестра, слева направо : Борис Балдин, Герман Савинов, Виктор Филин, Юрий Канцебовский, Владимир Кулль, Вячеслав Ковальков. Фото 1958-59 гг.

Оркестром дирижирует Геннадий Михайлов) слева направо в 1-ом ряду : Игорь Шумихин, Лебедев (мл.),?, Галина Ботнарёва, Александр Браиловский , Игорь Керцбурд, Сзади , на втором плане узнаваемы слева направо :Герман Савинов, Александр Зворыкин, Геннадий Гришанов, Владислав Грачёв,Вячеслав Ковальков, Владимир Кулль. Фото 1958-59 гг.

Слева направо: Игорь Муслаев, Борис Балдин, Эдуард Андрианов, ?, Галина Ботнарёва, ?, Анатолий Красовицкий и сзади Александр Зворыкин, дирижёр Борис Фиготин. Снято до осени 1957 г.

Крайний справа - Борис Липкинд, на заднем плане Герман Савинов ( с кларнетом). Снято до осени 1957 г.

справа налево : Борис Балдин (с гитарой), Геннадий Михайлов и Борис Липкинд (аккордеоны), скрипачи Галина Ботнарёва, Анатолий Красовицкий, ?. Сзади группа саксофонов (справа налево): Вано Сологян, Юрий Канцебовский, Герман Савинов, ?. С трубой Геннадий Гришанов, за барабаном Виктор Филин. Снято в конце 1957-го или 1958 г.

Оркестр выступает на Фестивале молодёжи и студентов , впереди в первом ряду : слева направо - Игорь Муслаев, Борис Балдин,?, Галина Ботнарёва, Илья Воскобойников, ?, Анатолий Красовицкий. На задних планах видны Александр Мазуров (ударные) и аккордеонист Борис Липкинд.

Присланные Ильёй Воскобойниковым фото с загородного пикника, организованного под Москвой в 2005-м году Аркадием Пузайцером, на котором были участники оркестра и друзья Аркадия.

Пикник, слева направо: Илья Воскобойников,Ирина Муслаева (Терещенко), Борис Балдин,Геннадий Михайлов.

Пикник, слева Герман Савинов, посередине Ирина Терещенко.

Пикник, Владимир Кулль.

Пикник,первый ряд слева направо Юрий Канцебовский,Ирина Терещенко,Галина Володина (Ботнарева), Аркадий Пузайцер,?. Борис Балдин, супруга Вано Сологяна (он сам стоит позади нее) и крайний справа Илья Воскобойников;Во втором ряду слева стоят Герман Савинов и Володя Кулль.

Два фото от Михаила Кулля.
Наткнулся на фото, сделанные в ноябре 1996г.на встрече бывших оркестрантов оркестра МИХМ, почти через 40 лет со дня его рождения. Может быть, пригодятся для истории! Я не помню некоторые фамилии, надеюсь, Виктор поможет. На фото, где в центре - В.Кулль, вдалеке, левее его виднеется Вано Сологян.В первые годы он был "старостой оркестра"
(09.09.2016, Михаил Кулль)

Фото1

Фото2

Комментарий Виктора Филина
Нет проблемы!
Первое фото слева направо : Владимир Кулль, Эдуард Андрианов,Борис Семенович Фиготин, Геннадий Михайлов, Александр Браиловский, Михаил Кулль.
Второе фото слева направо:Александр Браиловский, Юрий Канцебовский, Владимир Кулль,Борис Семенович Фиготин, Виктор Филин. Из-за плеча Канцебовского выглядывает Феликс Лисица, мой приятель, не музыкант, но болельщик оркестра, волейболист МИХМа, в 1957 г. волейболисты жили в спортлагере вместе с оркестром. Миша, тебе особое спасибо.В. (09.09.2016)

О Гене Михайлове.

Г.В.Михайлов

Геннадий Владимирович Михайлов (18.06.1940 – 12.05.2005 гг.) родился в Москве. МИХМ окончил в 1962 г. с квалификацией инженера-механика по специальности «Машины и аппараты химических производств». Последнее место работы – НИИУИФ, где он, как кандидат технических наук и чл.-корр. Академии теоретических проблем, заведовал лабораторией. Был классным исполнителем-аккордеонистом, настоящим «Рыцарем аккордеона». Обучаясь в МИХМе, он был солистом в студенче-ском эстрадном оркестре МИХМа п/у Фиготина Б.С. Обладая незаурядными музыкальными способностями Геннадий Владимирович также и сочинял музыку: он написал около 30 музыкальных произведений (песен и романсов), многие из которых были популярны и исполнялись на эстраде. Знаменательно по-моему, что он однофамилец Отца-основателя «МИХМа на Ст. Басманной» А.И. Михайлова. В личном разговоре со мной, при обсуждении Гимна, Г.В. Михайлов сказал, что первая строчка: «Среди Басманной слободы» – стала для него ключевой, впрочем, как и для меня, поскольку мы оба большую часть жизни провели в этой слободе и вокруг неё. Так Судьба подарила мне встречу с полностью родственной душой, дополняющей в музыке то, чего мне так всегда не доставало по жизни…(Г.А. Кардашев "Мой МИХМ!", стр.5-8, [4] Смотри также Гимн: [[[[5]]]])

Владимир Марочкин - «Юбилей солнечного музыканта»

Алексей Алексеевич Кузнецов

6 сентября 2011 г. исполнилось 70 лет нашему замечательному гитаристу Алексею Кузнецову. Он много лет выступал в составе легендарного Государственного симфонического оркестра кинематографии и записал много красивой музыки для популярных кинофильмов, в том числе для таких как «Мимино» и «Гардемарины, вперед!». Именно его гитара звучит в кинофильме «Семнадцать мгновений весны». На днях прочитал чьи-то хорошие строки: "Когда Штирлиц думал, он думал голосом Копеляна, когда Штирлиц молчал, он молчал гитарой Кузнецова..."
«Однажды мне позвонил Микаэл Левонович Таривердиев, - вспоминает Алексей Алексеевич, - и попросил приехать к нему домой, чтобы вместе разобрать ноты, так как это была главная тема, которая проходила через весь фильм. Для меня это была обычная работа, но вдруг эта музыка стала невероятно популярной, и когда меня спрашивают, не моя ли гитара звучит в этом фильме, я с гордостью отвечаю: «Да, это я играю!»

Увлечение гитарой в семье Кузнецовых – наследственное. Отец Алексея Кузнецова - Алексей Алексеевич Кузнецов-старший - также известный джазовый гитарист, который еще в 1938 году играл в Государственном Джазе СССР, много лет проработал в знаменитом в 50-е годы инструментальном квартете под управлением Бориса Тихонова, а также в эстрадно-симфоническом оркестре Всесоюзного Радио и Центрального Телевидения под управлением Юрия Силантьева. Именно отец порекомендовал сына в джазовый биг-бэнд, который базировался во Внешторге, там юный Алексей Кузнецов, можно сказать, проходил первую свинговую практику.

«Я играл «золотые четверти» - так я их называю! – говорит Алексей Кузнецов.

И все же Алексей Алексеевич считает, что джаз вошел в его жизнь не только благодаря папе. «В 50-х в стране был настоящий джазовый бум, - рассказывает Алексей Кузнецоввсем нравилась эта музыка и все буквально жили джазом и хотели его играть! Впервые я услышал джаз по радио. У нас был большой приемник «Мир», где были короткие волны, и друзья сказали, что есть некая программа «Voice of Jazz» Уиллиса Коновера, в которую я, послушав, просто влюбился. Так что радио было первично. А потом была танцверанда в саду им. Баумана. Это на Новобасманной улице, где я жил в доме № 10, а чуть-чуть подальше как раз и был сад имени Баумана, где, собственно говоря, я и услышал впервые эстрадно-джазовых музыкантов. Я помню, что там играл замечательный барабанщик Роберт Сагаловский по прозвищу «Слон». Он тогда купил ленинградскую установку, деревянную, как сейчас помню, и привез ее туда, на танцверанду. Это был шик, я бы сказал! И вот там они не только фокстроты исполняли, они уже блюзовали. Однажды мой приятель Юрий Канцебовский, который помогал мне пластинками и записями, позвал меня в институт химического машиностроения, в МИХМ: «Леша, приходи к нам! Там Борис Семеныч Фиготин руководит оркестром! Поиграем вместе!» И я пришел туда с гитарой и сел в оркестр. Многие ноты, так называемые цифровки, я уже знал – мне их папа показал. Но сесть в оркестр – это было круто... Танцверанда и халтуры, которые мы играли где-то в институтах - а в институтах была прекрасная аудитория, горячо любившая джаз, - это было главным в тот период».
(Фрагмент. Полностью см.: [6] и более подробно о нём на сайте [7] )

Михаил Кулль

Михаил Кулль, выпускник 1957 г. МАШФАКа МИХМа

Период слушания и «впитывания» постепенно завершился к 54 – 55-му годам. В это время я уже был студентом третьего курса. В МИХМе организуется «Студенческий эстрадный оркестр». До этого в институте был какой-то небольшой самодеятельный оркестрик человек в 5-6 под руководством кларнетиста по фамилии Элоян. Все выступления этого ансамбля на институтских вечерах сводились к кларнетовому соло руководителя в робком сопровождении студентов, хотя в составе были тенорист Володя Аллавердов и трубач Толя Боровков, уже попробовавшие свои силы в эстрадном ансамбле ЦДРИ «Первый шаг». Принимать участие в этой самодеятельности не хотелось, тем более, что на рояле играл мой сокурсник Марк Рутман. Не играть же по-очереди! И вдруг – оркестр! И приглашен руководить Борис Семенович Фиготин, в это время работавший, по крайней мере, в пяти московских институтах. Записываюсь. Не прихожу на первое общее собрание. Прихожу на второе. Все знакомые ребята взахлеб говорят о каком-то приходившем на репетицию трубаче, который та-а-акиграет! Трубач, правда, не из нашего института, а из Химического политехникума, находящегося в одном с МИХМом здании, короче, почти свой. Приходит третий «сбор труппы». Нас знакомят. Симпатичный темноволосый молодой парень, как оказалось, на два года моложе меня, с родимым пятном в пол-лица. «Очень приятно. Владик» – «Очень приятно. Миша». Сел за рояль. Владик взял трубу, точнее, корнет, как оказалось, доставшийся ему от Гриши Домани. Робко заиграли вместе, но точно помню, что из трех-четырех стандартов первыми были «I Can’t Give You Anything but Love, Baby» и «I Can’t Believe That You’re in Love with Me». Удивительно, что обе эти темы, как оказалось, были написаны Джимми МакХью. Стало быть, он связал нас на долгие 35 лет. Спасибо, Джимми!

Выступление оркестра - дирижирует Б.Фиготин, впереди Г.Савинов, В.Сологян, Б.Балдин, ? , ? , И. Воскобойников, А. Красовицкий, В.Лебедев. На заднем плане А.Зворыкин , В.Филин. Остальные неопознаны. Фото 1956 г. прислано И. Воскобойниковым

Итак, с октября 1954 года мы стали играть вместе в огромном оркестре под мудрым – добрым и веселым – руководством Бориса Семеновича, которого я иначе никогда не называл. Он порой снисходительно относился к моему нежеланию, а точнее, неумению играть по нотам, Владьке тоже многое прощалось, кроме неточностей в группе – он играл обычно вторую трубу. Первой трубой был Толя Боровков, студент МИХМа, прошедший оркестровую школу и уже знакомый Фиготину по оркестру ЦДРИ. Мы с Владиком, наверное, были единственными, кто имел представление о неоркестровом джазе и уже немного знали, как это делается. Хотя, я не прав: Владик уже знал и умел многое, он уже пару лет играл джаз. Получив первые уроки у Домани, несмотря на свои тогда 16-18 лет, Владик уже принимал участие в «халтурах». Это слово уже встречалось на предыдущих страницах, но позволю себе еще небольшой комментарий. Так музыканты – или «лабухи» – называли оплачиваемые выступления небольших ансамблей на танцах и прочих увеселениях, и это название было настолько общепринятым в их среде, что оно потеряло изначально негативный смысл и будет упоминаться мною в дальнейшем без кавычек.

Мы стали составом, в котором, кроме нас, чаще всего играли Сережа Азатян, аккордеонист из «Внешторга», института по соседству с МИХМом, Адик Шейнин, тенор-саксофонист, и Володя Столпер, ударник, по тем временам вполне приличный. Иногда приходилось играть с моим однокурсником Вано Сологяном, откровенно слабым саксофонистом из институтского оркестра, но умевшим находить халтуры: видно, имел коммерческую жилку и много знакомых.

А летом 1957 года вся Москва, в том числе и оркестр МИХМа, готовились ко Всемирному фестивалю демократической молодежи, как оказалось, событию, ставшему эпохальным и в истории советского джаза хотя бы потому, что советские люди впервые смогли увидеть и услышать настоящий западный джаз, как говорится, живьем и вблизи. Я уступил свое место в оркестре брату Володе. Будучи дипломником, я был вынужден прекратить играть в оркестре, но, защитившись и получив 20 июня диплом, уже через два дня вылетел в Сочи, где меня ждал игравший там с мая месяца Владик.
(Фрагменты интернет-варианта книги: Михаил Кулль. Ступени восхождения. Ч.2 [8] )

Дополнение
В процессе подготовки этой страницы (который был начат года два назад) мы использовали раззличные материалы Михаила Кулля, находясь с ним всё время в контакте. В одном из них он привёл фото оркестра с подписью: "Фото из архива. На снимке: студенческий эстрадный оркестр МИХМа, 1956 год.", указав, что это фото (не очень хорошего качества) из михмовской газеты. По недоразумению я принял датировку фото за датировку самой газеты... и поскольку №1 "За кадры химического машиностроения" вышел в марте 1958 г., то возникли сомнения об источнике этого фото. Но тут слаженный коллектив оркестрантов всё поставил на свои места: Илья Воскобойников, через Виктора Филина прислал исходное фото из своего архива (а не скан из газеты) - смотри выше. Виктор оперативно распознал кого смог, но датировку я поставил по исходному недоразумению 1958/59 гг., т.к. тут её не было и не было привязки к газете...Однако, михмачи - люди упорные! Михаил, ещё раз перебрал свой архив и нашёл-таки ту газету с искомым фото! Это оказалась газета "Аудитория", №11 от 14 ноября 1996 года со статьёй нашего славного яхтсмена-скрипача Бориса Балдина: "Оркестр молодости нашей. 40 лет тому назад..." с подписью - Б.Балдин, исполнитель партии 3-й скрипки в оркестре. Михаил любезно отсканировал статью, как вещьдок и прислал нам... Теперь статью можно лицезреть по ссылке: [[9]] Однако, впридачу Михаил уловил некие неточности в звуках текста 3-й скрипки, и так закончил своё письмо: " PS. A propos. В заметке, в правой колонке, третий абзац снизу, наворочено много неточностей. Я никогда не руководил "Московским диксилендом", это было уделом Владислава Грачева, который был "лидером" (общепринятый в джазе термин) ансамбля "Диксиленд ВЛАДИСЛАВА Грачева", который иногда называли "Московским диксилендом", в котором я был чем-то вроде правой руки Грачева.." - 22.09.2016, 10:29, "Mikhail Kull" (Г. Кардашев, 22.09.16)

О времени и о себе. Борис Липкинд

Мы представляем вашему вниманию воспоминания выпускника МИХМа 1958 г., аккордеониста нашего Эстрадного оркестра Бориса Липкинда.

На отдыхе, 2016 г.

Поучительна история этой рукописи, датированной 2008 годом. Будучи студентом Борис был непосредственным участником и свидетелем Московского молодежного фестиваля 1957 года. Через 50 лет он написал свои воспоминания об этом ярком событии. Однако, по техническим причинам рукопись, не будучи распечатана, исчезла с его компа...Нам повезло, что он поделился её электронным вариантом со своим другом Михаилом Куллем, на компе которого осталась сохранённая копия. Зная и поддерживая наш интерес к Памяти всего, что связано с нашей Альма-матер, Михаил проинформировал нас об этом. Мы обратились к Борису с предложением о публикации его Воспоминаний на сайте, и незамедлительно получили приводимый ниже текст, попросив его дополнить текст 2008 г. рассказом о себе и фотографиями. Получились воспоминания в 2-х частях. К сожалению альбом фестивальных фотографий у Бориса оказался утерян (читай об этом ниже) и мы вставили во вторую часть видеоряд из оцифрованного Д.В. Зубовым к/ф "Нам полвека" [[10]] (напомню, что сценарист и режиссер - В. Володин, оператор - Э. Мнацаканьян). Впрочем, фестивальные снимки есть на этой странице выше и приведённый текст их раскрывает дополнительно.
В процессе нашей работы возникла идея рассказать здесь и о замечательном человеке - композиторе Б.С. Фиготине. Оркестранты поддержали эту идею. При удачной её реализации можно будет всю страницу посвятить его светлой памяти.

Согласно принятым у нас правилам мы ограничиваемся чисто техническим редактированием, публикуемые тексты не подвергаются цензуре и из них не изымаются какие-либо части. Автору и читателям предоставляется возможность размещения последующих дополнительных материалов, фотографий и комментариев. Мы выражаем нашу признательность Борису Липкинду и Михаилу Куллю за предоставленные материалы и видим насколько важно иметь открытый доступ и резервные копии, хотя бы отдельных страниц сайта, чтобы воплощалось вещее Булгаковское: "Рукописи не горят..." (Г. Кардашев, 17-19 февраля 2017 г.)

О себе

Я окончил МИХМ в 1958 г. по специальности «Машины и аппараты хим. производств». Работал в Гос. Союзном НИИ орг. химии и технологии механиком цеха, нач. опытной установки, а затем в лаборатории, защитил канд. диссертацию, был ведущим научным сотрудником. В 1987 г. я неожиданно для себя был назначен научно-техническим руководителем межгосударственной с ГДР программы «Создание нового поколения цветных кино-фотоматериалов» совместно с предприятием „ORWO“, оставаясь в штате института. Тема была для меня абсолютно новой, что потребовало больших усилий для освоения и контактов с большим количеством предприятий. К сожалению, в 1991 г. после развала СССР тема была безрезультатно закрыта, а в продаже появились фотоматериалы известных западных фирм, так что актуальность такого направления отпала.

Я ушел из института и стал работать зам. директора Представительства израильской хим. фирмы «Предприятия Мертвого моря», а затем директором российского отделения большой западно-германской химической фирмы. В 1997 г. по семейным обстоятельствам мы эмигрировали в Германию, где проживаем до настоящего времени в г. Хемниц (б. Карл-Маркс-Штадт). Кстати, в центре города стоит большой монумент К. Маркса работы советского скульптора Кербеля.
Всю мою жизнь я активно занимался культурной деятельностью, вероятно, получив заряд активности в МИХМе. В институте я возглавлял агитбригаду, которая ездила с концертами по Московской области. А в 1985 г. я стал во главе Художественного Совета со следующими направлениями: концерты и творческие вечера, киноклуб, хор, фотосекция, художественное творчество и техническое обеспечение. Естественно, работу проводил актив под моим руководством. Это было возможно в т.ч. и потому, что председателем профсоюзного комитета был в дальнейшем известный певец Владимир Девятов. Так что у нас было практически неограниченная финансовая поддержка. Это позволило купить концертный рояль «Эстония», высококачественную звукоусилительную и осветительную аппаратуру, cовременную киноустановку, фототехнику и т.д. Для всего этого был оборудован конференц-зал на 500 мест. Мы приглашали лучших московских исполнителей и творческие коллективы, например, Гос. Камерный оркестр п/у Третьякова, камерный оркестр Башмета и др. А киноклуб проводил показы кинофильмов с участием режиссеров. Я с гордостью вспоминаю, что мы организовали показ и обсуждение кинофильма «Покаяние» с участием его режиссера Абуладзе, причем до начала его демонстрации в кинотеатрах.

После переезда в Германию я стал членом джазового клуба в нашем городе, где проводил музыкальные вечера о советском джазе 70-80-х годов и организовал выступления известного московского трио Кузнецов, Данилин, Ростоцкий. Я создал хор в еврейской Общине города, который выступает в городе и его окрестностях. До последнего времени я был его участником, а также вел его программы для немецких слушателей. И, наконец, о моих музыкальных генах. Приехавший с нами в Германию сын окончил Московскую Консерваторию по классу альта. Он работает концертмейстером группы в довольно известном в Германии симфоническом оркестре, а также выступает с сольными концертами в других городах. Внучка 14 лет, живет с другим сыном в Израиле, серьезно занимается пением и успешно выступает в Израильских конкурсах. В нашем городе, с населением около 180 тыс. жителей, что по российским масштабам совсем немного, имеется Оперный театр с балетной труппой и симфоническим оркестром из 100 музыкантов. Мы стараемся не пропускать концерты и постановки. В репертуаре театра, в частности, балет «Евгений Онегин», а недавно состоялась премьера оперы Чайковского «Пиковая дама» на русском языке, в которой участвует несколько русских певцов. Это дает нам возможность не терять связь с русской музыкальной культурой.
Б.Липкинд, г. Хемниц, Германия, 2016

Всемирный фестиваль молодежи и студентов. 14 дней, которые потрясли советских людей

Я долго не мог решиться приступить к написанию этих заметок. Мне казалось, что это должно быть никому не интересно. Но чтение подобных материалов в интернете убедило меня, что впечатления о событиях, в которых мне довелось принять участие, могут быть интересны не только мне, но и другим. Поэтому я решился изложить свои воспоминания о Московском международном фестивале молодежи и студентов 1957 года, в котором мне довелось участвовать...Конечно, память не сохранила всех деталей, а дневников я, естественно, не вел. А ведь было это, страшно сказать, 50 лет тому назад. Но событие это произвело на меня, и думаю, что не только на меня, незабываемое впечатление, и оказало влияние на последующие годы.

50 лет тому назад мне было 22 года, и я был студентом 4 курса Московского института химического машиностроения. Институт этот отличался двумя особенностями. Во-первых, количество еврейских студентов превышало все процентные нормы, т.к. еврейские ребята, не принятые в более престижные институты, в итоге поступали в наш МИХМ, название которого московские девушки часто расшифровывали как Московский Институт Хороших Мальчиков. А во-вторых, как следствие первой причины, в нашем институте были представлены все виды художественной самодеятельности: хор, танцевальный коллектив, театр и даже сатирический эстрадный коллектив. По этим же причинам такая же ситуация была, например, в Московском Инженерно-строительном институте, из стен которого вышло несколько в дальнейшем известных эстрадных авторов той же национальной принадлежности.

Известная среди студентов поговорка «от сессии до сессии студентам делать нечего» - ко мне не имела никакого отношения. Для объяснения этого необходимо вернуться назад ко времени моего поступления в институт. Когда я начал учиться на первом курсе, родители разрешили реализовать мою давнишнюю мечту: купить аккордеон. Я довольно быстро овладел игрой на нем, и когда в институте организовался эстрадный оркестр, тут же в него вступил. Руководителем, причем в дальнейшем бессменным, стал весьма известный композитор и дирижер Борис Фиготин. Он прекрасно играл на аккордеоне и предложил мне заниматься с ним, причем не только практикой, но и теорией – нотной грамотой и сольфеджио. А позже он рекомендовал меня лучшему московскому аккордеонисту Евгению Выставкину, в результате занятий с которым я освоил некоторые приемы джазовой игры. Так что к описываемому периоду я не только играл в институтском оркестре, но с легкой руки Фиготина работал с профессиональными музыкантами в составе небольших групп на очень популярных тогда танцверандах и в клубах. Мы также играли на вечерах и свадьбах, в основном еврейских. Там мы исполняли в том числе еврейскую народную музыку в стиле «клезмер», хотя слова такого мы не знали.

Кроме того, в институте я активно занимался фотографией, которой я увлекался со школьных лет. Мы с моим другом оборудовали фотолабораторию в выделенной нам темной каморке и наряду с работой на нужды института занимались съемкой детских садов и даже выпускных групп школ и институтов. То-есть мы занимались малой предпринимательской деятельностью, естественно, как сейчас говорят, по-черному, что нас абсолютно не волновало, тем более, что текли живые денежки. Стипендию я полностью отдавал домой, а мои доходы позволяли вести «светский» образ жизни, например, посещать с друзьями и подругами рестораны, цены в которых были тогда вполне демократическими. Ну а также, мы в меру наших интересов участвовали в культурной жизни столицы: ходили в театры, на концерты, иногда даже классической музыки, честно говоря, по инициативе наших интеллигентных соучениц. При этом учеба шла своим чередом. Я в срок сдавал зачеты и экзамены, получал стипедию. Научной работой, в отличие от некоторых более целеустремленных студентов, я и моя компания не занимались. Но это нас абсолютно не тревожило. Нас полностью удовлетворяла наша активная жизнь.

Несколько слов о политической обстановке в стране в это время с точки зрения типового студента, при этом еврея. Это очень важное дополнение. Начиная с детских лет, мне ни разу не давали забыть, кто я. Особенно ярко это было продемонстрировано в 1953 году, в год смерти Сталина, при моем поступлении в институт, причем с медалью, которая освобождала от приемных экзаменов. На собеседованиях в два института меня аккуратно провалили, и только в МИХМ мне удалась прорваться вместе с другими медалистами, моими товарищами по национальности и коллегами по неудачам в других институтах. Естественно, мы с радостью встретили хрущевскую «оттепель», в соответствии с названием популярной тогда повести И. Эренбурга. Особенно потряс нас доклад Хрущева на 20-м съезде о сталинских преступлениях, с которым нас ознакомили на комсомольском собрании. До 1957 года инерция мышления сталинских времен еще была достаточно велика. О событиях в ГДР мы не знали, а кровавое подавление восстания в Венгрии, откровенно говоря, по студенческой наивности не оценили по достоинству: реакция была, но довольно вялая, не так как в 1968 и 1980 годах, по поводу Чехословакии и Афганистана. Откровенно говоря, радиостанцию «Голос Америки» я слушал только в так называемый «Час джаза», причем, как и многие другие, был очарован бархатным голосом музыкального комментатора Уиллиса Коновера. С самим Н.С. Хрущевым нам воочию удалось встретиться в 1956 г. на впервые организованном в Кремле Новогоднем балу московских студентов. Наш эстрадный оркестр был приглашен туда для участия в концерте на сцене Георгиевского зала. А затем перед студентами выступил сам Никита Сергеевич, которого отделяла от молодежи цепь охранников. Сильно поддатый руководитель Партии и Государства внушал нам, что молодежь должна вести трезвый образ жизни, как он сам и его товарищи в молодости.

Поэтому мы не очень удивились, когда нам сообщили, что летом 57-го года в Москве состоится Всемирный Фестиваль молодежи и студентов. Мы конечно знали о состоявшихся до этого предыдущих фестивалях в странах народной демократии, но абсолютно не представляли себе, как это будет в Москве, и как это отразится на нас. Оказалось, что в культурной программе фестиваля будут участвовать и советские коллективы, и исполнители, отобранные на предварительных конкурсах. В Москве прошел конкурс студенческих эстрадных оркестров, в котором принял участие наш оркестр. Мы очень успешно выступили на этом конкурсе, который проходил в тогдашнем помещении Цыганского театра «Ромен», в Гнездниковском переулке рядом с ул. Горького. Председателем жюри был Л.О. Утесов. Мы ужасно волновались, в особенности наши солисты. Там произошел эпизод, который запомнился нам надолго. На маленькой сцене наш оркестр с его 22 участниками разместился с трудом. Когда во время вступительного марша занавес раскрылся, наш дирижер Борис Фиготин сделал шаг назад за пределы сцены, но оступился и сделав сальто, перепрыгнул через оркестровую яму, приземлившись на пятую точку в проходе между рядами зрительного зала. Мы с перепуга продолжали играть. Наш дирижер был тогда еще не стар и физически крепок. С разбега он вскочил на барьер оркестровой ямы, перепрыгнул через нее и опять оказался на сцене, повернулся лицом к публике и раскланялся, как ни в чем не бывало. Взглянув в директорскую ложу, где находилось жюри, мы никого не увидели, так как от смеха они все свалились со стульев. Я не знаю повлиял ли этот эпизод на решение жюри, но наш оркестр стал лауреатом Московского конкурса студенческих эстрадных оркестров.

Запомнилось, как в числе других участников предстоящего фестиваля нас пригласили в специализированный магазин «Мосодежда» на ул. Кирова, и по специальным талонам мы выбрали для себя брюки и пиджаки, заплатив очень условную цену. Качество этих костюмов оставляло желать лучшего, но для неизбалованных студентов и студенток они казались роскошными. Правда, срок их жизни оказался равен продолжительности фестиваля, после чего их можно было выбросить.

А затем наш оркестр вместе с институтским танцевальным коллективом, который тоже был в числе будущих участников фестиваля, на месяц разместили для подготовки в загородном общежитии института (общежитие на ст. Клязьма - Г.К.). Там мы подготовили концертную программу, чтобы не ударить в грязь лицом. В общежитии не было столовой, и проблема питания была решена следующим кардинальным способом. Три раза в день мы организованно посещали пристанционный буфет, меню в котором не отличалось разнообразием. Каждый раз нам давали подогретые консервированные болгарские голубцы. Но молодость выручала, никто не протестовал. Мы напряженно репетировали, а в промежутках играли в футбол, разбившись на две смешанные команды, и купались в находящейся рядом речке, естественно, не интересуясь чистотой ее воды. Правда, к счастью, никто не заболел. Труднее всех приходилось мне и нашему дирижеру Фиготину. Четыре раза в неделю я играл вечерами в оркестре на танцверанде, которая находилась около станции на соседней железнодорожной ветке. Туда и обратно я ездил через Москву, правда, через один и тот же Ярославский вокзал. Но возвращался на нашу базу поздно ночью. Причем на следующий день никто не освобождал меня от репетиции. А наш руководитель примерно два раза в неделю ездил в Москву на репетиции созданного при Центральном Доме Работников Искусств молодежного эстрадного оркестра, о котором я расскажу позже.

Фото 1957 г. Л. Николаева. Вид с крыши (или верхнего этажа) д. 25 стр. 1 по Цветному бульвару на Самотечную площадь 28 июля 1957 года, открытие Всемирного фестиваля молодежи и студентов.

Наконец, 28 июля наступил день открытия Фестиваля. Погода в этот день, да и в последующие две недели стояла великолепная, и толпы народа заполнили Садовое кольцо и главные улицы Москвы, по которым в открытых грузовиках и автобусах проезжали делегации из 131 страны. Число участников составляло 34 000. Чтобы лучше увидеть, люди залезали даже на крыши домов. В результате провалилась крыша Щербаковского универмага на углу Сретенки и Садового кольца. После этого универмаг снесли. Это шествие транслировали по телевидению. А потом начался двухнедельный праздник. Хотя все мероприятия были строго регламентированные, атмосфера была абсолютно раскованная. В соответствии с главным лозунгом «Мир и дружба» из громкоговорителей звучали музыка и песни типа «Мы все за мир, клятву дают народы ...» или «Если бы парни всей земли ...» Повсюду эмблемы, плакаты, лозунги, изображения Голубя Мира Пикассо, гирлянды, иллюминация. Для жителей Москвы фестиваль оказался психолологическим шоком, особенно вследствие общения с иностранцами. Ведь тогда слово «иностранец» вызывало у советского гражданина чувство страха и восхищения, как перед шпионами. До этого в СССР иностранцев никто в глаза не видел, только в кино и в виде газетных карикатур, или в виде бедных негров. Поэтому, когда мы мы воочию увидели тысячи иностранцев, с которыми можно было свободно общаться, нас охватила эйфория.

Фестиваль состоял из огромного числа запланированных мероприятий и неорганизованного совершенно не подконтрольного общения людей на улицах Москвы и в местах проживания гостей. Днем и вечером делегации находились на местах встреч и выступлений. Но поздним вечером и ночью начиналось свободное общение, следить за которым у властей не хватало рук. Иностранцы оказались совсем не такими, как нам представлялось. Мы увидели впервые не только долгожданных американцев, англичан, французов и итальянцев, но и негров, причем настоящих африканских и т.д., и пр. На меня сильное впечатление произвели израильтяне, красивые, молодые и как-то особенно, как нам казалось, гордые своей принадлежностью к еврейскому государству. Тем более, что с некоторыми из них можно было разговаривать по-русски.

Ночами народ собирался в центре Москвы, на улице Горького, у Моссовета, на Пушкинской площади, на проспекте Маркса и в других местах. В основном это была молодежь, хотя встречались и пожилые люди. Дискуссии возникали на каждом шагу и по любому поводу, кроме политики. В отличие от последующих дискуссий времен перестройки люди боялись, да и честно говоря политикой в чистом виде не особенно интересовались. Хотя политический характер окрашивал любые споры о литературе, живописи, моде и музыке, особенно о джазе. Это были не столько споры, сколько первые попытки свободно высказывать свое мнение и отстаивать его. Это были первые уроки демократии, первый опыт избавления от страха, абсолютно новые для нас переживания не подконтрольного общения. Так продолжалось почти до рассвета. Мы расходились, чтобы немного поспать и затем вновь стараться попасть на одно из мероприятий фестиваля.

Хочу поделиться воспоминания о двух сторонах общения с иностранцами. Во-первых, стихийно возникший вещевой рынок. В условиях страшного дефицита предметы одежды иностранцев являлись объектом нашего интереса и торговли. Люди на улице были готовы заплатить любые деньги, чтобы купить у иностранца куртку, брюки, галстук и ботинки. Я купил тенниску из найлона, которую с гордостью носил несколько лет.

А во-вторых, это сексуальная революция, которая также стихийно произошла в Москве в это время. Молодые люди, и особенно девушки, как будто сорвались с цепи. Поражали и формы, и масштабы происходящего. Этому способствовали прекрасная теплая погода, общий настрой дружбы и любви, тяга к иностранцам, а главное – накопившийся протест к ханжескому воспитанию, лживому и противоестественному. Происходило следующее. К ночи толпы девиц со всех концов Москвы пробирались к местам проживания иностранных делегаций – студенческим общежитиям и гостиницам на окраинах города., например, к гостиничному комплексу «Турист» около ВДНХ. Гостиничные корпуса были оцеплены чекистами и дружинниками, но запретить иностранным гостям выходить за пределы гостиниц было нельзя. Массовые знакомства возникали вокруг гостиниц, причем события развивались с максимальной скоростью, без ухаживаний и ложного кокетства. Образовавшиеся парочки быстро удалялись подальше от зданий в темноту, в кусты, точно зная, чем они немедленно займутся. Образ загадочной, стеснительной и целомудренной советской девушки-комсомолки обогатился новой чертой – безрассудным, отчаянным распутством точно по поговорке «в тихом омуте...».

Срочно были организованы летучие дружины на грузовиках, снабженные осветительными приборами и парикмахерскими машинками для стрижки волос. Иностранцев не трогали, расправлялись только с девушками, а так как их было много, то дружинники без выяснения личности выстригали у них часть волос, делая просеку. После этого девицам оставалось лишь постричься наголо и растить волосы заново. Слухи об этом распространились по всей Москве. Сразу после окончания фестиваля у населения Москвы появился особый интерес к любой девушке с головой, обвязанной платком. В семьях, учебных заведениях и на предприятиях происходило немало драм. Еще труднее оказалось утаить от общества появившихся через положенный срок малышей, чаще всего не похожих на русских детей, да и на собственных мам ни цветом кожи, ни разрезом глаз. В народе их называли «дети фестиваля».

Чтобы закончить описание бытовых сторон фестиваля, расскажу о приключении с одним из музыкантов нашего студенческого оркестра. Однажды во время фестиваля он пропал на несколько дней. Когда он вернулся, он рассказал нам следующее. Прогуливаясь около гостиниц ВДНХ, которые были заселены иностранными участниками фестиваля, он нашел книжечку с несколькими абонементами-талонами. Это оказались талоны на питание в столовой для участников, которая оказалась рядом в виде огромного шатра. Оказавшись там, он был поражен обилием еды на «шведском» столе, о существовании чего мы тогда даже и не подозревали. В течение трех дней, пока не кончились талоны в найденной книжечке, он как на работу приезжал утром в столовую, завтракал, отдыхал рядом на траве после обильной еды, обедал, опять отдыхал, ужинал, а затем с чувством выполненного долга ехал домой. На остальное у него уже не хватало ни сил, ни времени, так как по предыдущему с ним знакомству я, например, знал, что его аппетит абсолютно не ограничен. Думаю, что это событие также было для него дополнительным приятным воспоминанием о фестивале.

Вспоминая художественную сторону фестиваля, я скажу, что мои впечатления несколько односторонние, так как меня в основном интересовали джазовые концерты, что соответствовало моим интересам. Для нас, участников студенческого эстрадного оркестра под руководством Б. Фиготина, культурная программа фестиваля началась до официального его открытия. Борис Семенович пригласил нас на концерт молодежного эстрадного коллектива Центрального Дома Работников Искусств «Первый шаг», эстрадным оркестром которого он руководил. Тем более, что в оркестре играл трубач нашего оркестра Толя Боровков. Мы были просто потрясены. Мы, естественно, бывали на концертах известных тогда эстрадных оркестров под руководством Леонида Утесова, Бориса Ренского, отбывшего срок заключения легендарного Эдди Рознера, и, конечно, прекрасного джаз-оркестра Олега Лундстрема, репатрианта из Харбина, которому разрешили организовать оркестр в Казани. Но там играли и пели профессиональные музыканты. А в оркестре ЦДРИ участвовали певцы и музыканты из студенческой самодеятельности, никому до сих пор неизвестные, кроме друзей и знакомых, так сказать, свои ребята, такие же, как мы. Но с каким же энтузиазмом, задором и талантом они это делали. Без преувеличения они блистали на сцене. И это не осталось незамеченным. Из этого коллектива вышел на профессиональную сцену целый ряд исполнителей, о которых я расскажу чуть позднее. Также мы побывали на концерте так называемого симфоджаза МГУ, тоже составленного из студентов-любителей. Репертуар этого оркестра состоял из произведений зарубежных и советских композиторов, от Цфасмана до Гершвина. К сожалению, после Фестиваля он просуществовал недолго, так как без государственной финансовой поддержки такому большому оркестру было не выжить. Так что можно было сказать, что еще до открытия Фестиваля мы были вроде как подготовлены к тому, что нас ожидало. Но действительность превзошла все наши ожидания.

Прежде, чем я расскажу о своих фестивальных впечатлениях, хочу поделиться своими фестивальными заботами. Программа наших выступлений, естественно, была составлена заранее и доведена до нашего сведения. Мы должны были участвовать в основном в сводных концертах на разных площадках, а также музыкально поддерживать встречи разных делегаций в рамках фестивальной программы: концертными номерами и танцевальной музыкой, как в исполнении всего нашего оркестра, так и малыми группами, из участников оркестра, в которых, как правило, я состоял. Но, конечно, главное для нас было попасть на другие интересующие нас концерты и прочие тусовки, вход куда был естественно по пригласительным билетам. Итак, прежде всего надо было знать, где что будет, а во-вторых, туда проникнуть, т.е. «протыриться». Я не помню, существовал ли какой-нибудь информационный бюллетень. Мы же руководствовались устной информацией, которая, как правило, не подводила. Проблему проникновения мы с моим студенческим другом, решили, используя опыт незабвенного Остапа Бендера. Дело в том, что мой друг подрабатывал водителем на «Победе» жены известного, можно даже сказать, легендарного комсомольского поэта, к тому времени весьма немолодого человека. Автомашина эта с соответствующим пропуском находилась в распоряжении моего друга, я же с навешанным на шею фотоаппаратом с прикрепленной к нему вспышкой, сумкой со сменными объективами и штативом в руках весьма убедительно изображал фотокорреспондента. Срабатывало это, как правило, безупречно. Кстати фотоаппарат мы использовали по назначению, в результате чего был составлен альбом фестивальных фотографий, который, к моему сожалению, остался в архиве моего друга.

Наши фестивальные впечатления можно разделить условно на две части. С точки зрения творческой наш интерес был прикован прежде всего к джазовой и народной музыке. Выбор всего был огромен. Причем это были как профессиональные, так и непрофессиональные исполнители. Я не ставлю себе задачу написать рецензию на эти выступления. Мне хотелось бы отразить свои эмоциональные впечатления. Это прежде всего ощущение раскованности и внутренней свободы, с которыми мы, молодые люди, воспитанные в советском обществе, столкнулись впервые. И это нас потрясло. Оказывается, можно так существовать: свободно себя выражать. общаться, быть абсолютно контактными. А негры из разных стран, оказывается, совсем не униженные и забитые, как это нам втолковывали, а ведут себя абсолютно на равных. Больше того, в самовыражении через музыку, пение, а особенно через танцы они давали фору всем белым. Боже мой, как они танцевали рок-н-ролл! Это одновременно был и танец, и акробатика, просто какое-то чудо. Кстати у нас тогда о рок-н-ролле знали единицы по имевшей хождение записи Билла Хейли. Но это не мешало нашей молодежи на ходу схватывать стиль и манеру рок-н-ролла, хотя конечно мастерства и необходимой спортивной подготовки нам не хватало. На Пушкинской площади была построена огромная сцена, на которой выступали музыканты разных направлений. Нас поразила английская группа, в которой играли молодые и не очень музыканты не только на обычных инструментах, например, гитарах, но и на различных бытовых предметах, типа бидон-контрабаса, стиральной доски, кастрюль и т.п. Их звучание напоминало старую деревенскую музыку в английском варианте. Все реагировали очень бурно, т.к. совершенно неожиданными были и инструменты, и манера исполнителей. В советской прессе, конечно, появилась реакция типа: «Вот, буржуи, до чего докатились, на стиральных досках играют...». Но потом это прекратилось, так как корни у такой музыки народные, а фольклор в СССР – дело святое.

Но, конечно, самыми труднодоступными были джазовые концерты. Вокруг них существовал особый ажиотаж, подогреваемый властями, которые пытались как-то засекретить все, что было с этим связано и ограничить проникновение на такие концерты любителей джаза. Пропуска распространялись среди комсомольцев-активистов. Ведь, несмотря на «оттепель», джаз, по мнению советских идеологов продолжал оставаться чуждым нам искусством, одним из видов идеологического оружия Америки в «холодной войне». Помните: «Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст...». Благодаря вышеописанной технологии, я с приятелем проникал на эти концерты, которые произвели на меня колоссальное впечатление. В рамках фестиваля был организован джазовый конкурс любительских коллективов, который проходил в помещении будущего Театра киноактера. От Советского Союза выступал оркестр ЦДРИ. Выступление оркестра прошло успешно и принесло большую пользу для т.н. «оффициализации» джаза в СССР. Это выступление доказало «мировой общественности», что джаз в нашей стране есть и находится он на высоком уровне, вполне сопоставимом с европейским. Следовательно, джазом можно гордиться и имея пару приличных коллективов, затыкать рот буржуазным политикам и журналистам, утверждающим, что в Советском Союзе зажимают все современное. Именно после фестиваля джаз попал под патронаж ВЛКСМ. Под эгидой райкомов комсомола начали организовываться джазовые клубы, джазовые кафе, джазовые фестивали. Можно сказать, что фестиваль 1957 года положил начало врастания джаза в советскую дествительность со всеми последствиями этого процесса.

Оркестр же ЦДРИ явился как бы колыбелью, из которой вышли классики советского джаза – Георгий Гаранян, Алексей Козлов, Алексей Зубов, Константин Бахолдин, Борис Рычков, Александр Гореткин, Игорь Берукштис, Николай Капустин, а также будущие звезды советской эстрады, как, например, Гюли Чохели, Майя Кристаллинская и Ирина Подошьян. В эстрадном ансамбле ЦДРИ «Первый шаг» начинали свою артистическую карьеру киноактриса Майя Булгакова, Евгений Весник, скромный еврейский мальчик Савелий Крамаров, тогда студент Московского лесотехнического института. Группой пантомимы руководил Илья Рутберг, здесь начинал ставший позже знаменитым Леонид Енгибаров. Авторами же этого эстрадного сценаря были студенты мединститута Григорий Горин и Аркадий Арканов. Спектакль научил авторов и исполнителей работать в искусстве, жить им.

Две фестивальных недели пролетели, как одно мгновение. В конце фестиваля мы участвовали в так называемом «Всемирном Балу студентов-химиков» в МГУ, т.к. наш институт принадлежал к этому направлению, а главное, что наш эстрадный оркестр был очень приличного качества. Честно говоря, детали подготовки этого мероприятия я не помню, хотя и принимал в этом активное участие. Главную роль в организации бала играли студенты химфака МГУ. Но я вспоминаю, что мы почему-то дожны были доставить в МГУ на Ленинских горах, в зал, где проходил этот бал, пианино из нашего института. Мы погрузили его на грузовик, малая группа оркестра забралась туда с инструментами, и мы поехали туда через весь город, играя наш джазовый репертуар. Мы были в восторге от этого действа. Причем это абсолютно не удивляло народ на улицах, так как полностью вписывалось в общую бесшабашную атмосферу. Сам этот бал, выражаясь по-современному, был громадной дискотекой, хотя мы тогда этого слова не знали. Я не уверен, что все присутствующие имели хоть какое-либо отношение к химии, но это не имело никакого значения: ведь мы все собрались там не для проведения научной конференции. Тем более, что основная масса русскоязычной молодежи иностранными языками не владела, что было тогда нормой. Но это совершенно не мешало живому общению с инстранцами, а главное - танцам. Этот бал ведь был в конце Фестиваля, поэтому наши ребята и девушки приобрели некоторое умение в искусстве исполнения рок-н-ролла, что с успехом демонстрировали. Так как кроме нашего оркестра музыкальное сопровождение осуществляли и другие группы, то мы тоже имели возможность участвовать в общем веселье.

Мое участие в этом балу через много лет имело неожиданное последствие. В начале 90-х годов, когда я работал в представительстве большой иностранной химической компании, я приехал для деловых переговоров в один очень известный институт Академии Наук, где встретился с заместителем директора членом-корреспондентом АН. Представьте себе мое удивление, когда, приветствуя меня, эта солидная и по занимаемому посту, да и по комплекции Елена Сергеевна, обратилась ко мне с фразой: «Боря, ты не помнишь меня? Ведь мы с тобой в 57-м году на Фестивале организовывали Всемирный бал химиков...» Я с трудом вспомнил стройную Леночку, с которой мы взаимодействовали 35 лет тому назад. И мы, вопреки жесткому регламенту нашей деловой встречи, перебивая друг друга, стали обмениваться воспоминаниями о нашей молодости и днях, которые остались в нашей памяти.

Итак, фестиваль закончился. Но наш институтский оркестр не распался, а существовал еще несколько лет. Я же в 1958 году после окончания института в деятельности оркестра участия не принимал. Тем более, что последующие 15 лет я был по сути профессиональным музыкантом, играя в свободное от основной работы время, т.е. по вечерам и во время отпусков с различными группами. Играли мы без оркестровок, т.е. были так называемыми «слухачами», что, правда, абсолютно не противоречило существующей в джазе практике, где это было принято во всем мире.

А вот об оркестре МИХМа и его участниках мне бы хотелось еще немного рассказать. Как я уже писал, оркестр был составлен из студентов института без каких-либо подставных фигур... Причем при уходе одних участников, оркестр пополнялся новыми студентами. Но самое главное не это. В течение более чем 30 лет, когда оркестр уже закончил свою активную творческую жизнь, мы – его участники, сохраняли постоянную связь и регулярно встречались. Конечно прежде всего на московских творческих вечерах нашего руководителя композитора Бориса Семеновича Фиготина. Для этого было достаточно по цепочке обзвонить бывших оркестрантов, и мы откладывали все срочные дела, чтобы собраться либо в Центральном доме композиторов, либо в Центральном Доме работников искусств (ЦДРИ), либо в каком-нибудь клубе, чтобы не только поддержать Бориса Семеновича своим присутствием, но и поделиться со зрителями нашими воспоминаниями. Кроме этого не реже одного раза в год мы собирались у кого-нибудь на квартире, причем Борис Семенович не пропустил ни одной встречи. Как на творческие вечера, так и на эти встречи многие приходили с женами и мужьями. Как правило, на этих встречах мы рассказывали о своих достижениях (если они были). Все окончили институт и успешно работали. Несколько человек успешно защитили кандидатские диссертации. Некоторые стали руководителями производственных коллективов. Не пропал никто. Но друг для друга и для Бориса Семеновича мы все оставались молодыми, и были, как и прежде, Володя, Боря, Галя и Вано Сологян, бессменный староста оркестра, ставший впоследствии начальником Главного Управления союзного Министерства. Не забыли мы и музыку: многие продолжали играть. К сожалению, не стала профессиональной певицей наша солистка Ира Терещенко (Муслаева), которую после нашего участия в предфестивальном московском конкурсе приглашал к себе в оркестр Л.О. Утесов. Но против этого возражал ее ревнивый муж, контрабасист нашего оркестра. Сам же он, защитив кандидатскую диссертацию, стал заместителем директора союзного научно-исследовательского института. Ира сохранила свой прекрасный голос и на наших встречах под аккомпанемент наших музыкантов очень душевно пела, в том числе песни Бориса Семеновича. Несколько участников нашего оркестра стали известными исполнителями. Их имена я хочу назвать. Прежде всего это наш трубач Владик Грачев, который создал «Диксиленд Грачева», иногда называвшийся «Московский диксиленд», ставший лауреатом нескольких Московских джазовых фестивалей. К сожалению, В. Грачев рано ушел из жизни. Это пианист Володя Кулль, руководитель музыкальной группы, также ставшей впоследствии лауреатом ряда джазовых фестивалей. Затем в течение ряда лет Володя руководил группой, сопровождавшей на радио очень популярные радиопередачи «Радионяня» Лившица и Левенбука, а в дальнейшем – оркестром у Иомифа Кобзона.

Особенно же мне хочется отметить Михаила Кулля, старшего брата Володи Кулля. Этот человек был талантлив во всем, чем он занимался. Кандидат технических наук, начальник большой научно-исследовательской лаборатории, лауреат Государственной премии СССР, он являлся прекрасным джазовым пианистом. Сначала он участвовал в «Диксиленде Грачева», а затем возглавил группу, ставшую лауреатом нескольких Московских джазовых фестивалей. В Доме культуры «Москворечье» в течение нескольких лет Миша, не имевший законченного специального музыкального образования, преподавал в студии джазовой импровизации, в которой в числе других учащихся занимались даже выпускники консерваторий. Последние годы Миша живет в Израиле, куда он переехал к семье сына и внукам. Недавно он звонил мне по телефону и рассказал, что участвует в проводимых в Израиле джазовых фестивалях, хотя в это году ему исполнится уже 74 года. В интернете можно найти написанную им книгу о его жизни. Для меня участие в нашем студенческом оркестре - очень важная часть моей жизни. Благодаря этому я вошел в мир музыки. На наши репетиции Б.Фиготин иногда приглашал известных эстрадных музыкантов, певцов и дирижеров, например, Юрия Саульского, Вадима Людвиковского и др. Они запросто общались с нами, как с коллегами, давая профессиональные замечания. Но самое главное – это участие в создании музыки. Звучание в музыкальном коллективе создает совершенно особое настроение: когда звук твоего инструмента или голоса сливается в аккорде с другими инструментами или голосами ты ощущаешь нечто необыкновенное, особенно, когда играешь по нотам с хорошей аранжировкой. Мы все иногда участвуем в коллективном пении, тем более, что это является частью культуры русского застолья. Но это, как правило, пение в унисон, да и далеко не всегда исполнение является слаженным и стройным, что никогда не сравнится с пением по голосам, как например, в грузинском многоголосье. Далее, благодаря участию в нашем оркестре, вся моя дальнейшая жизнь оказалась связанной с музыкой: в последующие годы я играл в профессиональных музыкальных группах, и не представляю себе жизни без регулярного наслаждения живой музыкой в качестве слушателя. А вершиной творчества нашего самодеятельного оркестра, конечно, было участие в культурной программе Московского фестиваля. Вместе с личными впечатлениями от всей атмосферы фестиваля это до сих пор является незабываемым воспоминанием. И, наконец, это многолетние дружеские взаимоотношения с талантливыми интеллигентными людьми, тем более, что всех нас, окончивших один и тот же институт, связывали и профессиональные интересы. Конечно, за эти годы часть моих друзей ушла из жизни, и процесс этот, к сожалению, продолжается. Через год после моего отъезда в Германию скончался наш старший товарищ, фронтовик, Борис Семенович Фиготин. Единственное, что смог сделать я в память о нем – это провести здесь в Хемнице несколько музыкальных вечеров. Там звучали записи его песен в исполнении известных певцов, радиопередачи с его участием и мои рассказы о нем, наших встречах и работе под его руководством. Часть участников нашего оркестра жизнь разбросала по разным странам. В Германии, например, живет ударник оркестра Виктор Филин, с которым мы регулярно общаемся по телефону и в том числе делимся музыкальными впечатлениями. Ну а теперь мне хочется поделиться своими мыслями о влиянии Московского фестиваля на сознание советских людей. Прежде всего он сыграл громадную роль в изменении взглядов советских людей на моду, манеру поведения и даже образ жизни. Ведь до фестиваля страна жила по инерции, в некоем оцепенении и страхе, несмотря на то, что эра Сталина как бы ушла в прошлое. Косность и враждебность советского общества по отношению ко всему новому, особенно западному, была прежде всего результатом массированной советской пропаганды. Но и без нее российской массе свойственна нетерпимость ко всему чужому, а также нежелание узнать получше и самим разобраться, что хорошо и что плохо. И это было и остается причиной чудовищного разрыва во вкусах, да и просто в уровнях культуры между основным большинством и кучкой, которых называли по-всякому: эстетами, пижонами, снобами, стилягами, штатниками, хиппи и т.д. При этом уровень образования не играет никакой роли. Люди с дипломами, с универсальным, гуманитарно-техническим образованием, т.н. «образованцы» по меткому определению Солженицына, могут быть абсолютными жлобами, при этом совершенно добровольными, по отношению к современной (и не только к современной) культуре. Совершенно необязательно все это любить, но не быть хотя бы в курсе, например, современных тенденций в искусстве, культуре, науке – это недостойно образованного человека. Но ведь «у советских собственная гордость ...» – писал Владимир Маяковский. В этом смысле фестиваль чуть-чуть приоткрыл нам глаза, показав, что может быть и по-другому. Конечно, прежде всего заметно изменилось отношение к одежде, прическам и даже образу жизни. Особенно это повлияло на молодежь, тем более, что с 1958-59 годов в СССР хлынули массы иностранных туристов.

Как я уже описывал, мы, 20-25 летние молодые люди, впервые оказались на фестивале в духовной атмосфере, абсолютно отличающейся от привычной для нас советской действительности. Это было для нас неким шоком. Мы поняли, что жизнь может быть другой: свободной в своих проявлениях, без гнетущего идеологического контроля, без нелепых запретов и т.д., и т.д. У нас в памяти остались две недели сплошного праздника. И это ощущение оставалось у нас внутри. Мы думали, что если все переменится, и исчезнет тотальное давление партийной бюрократии, то все пойдет как надо. И это сыграло с нами злую шутку. В 80-е годы мы были пятидесятилетними и вроде умудренными жизнью людьми, но с весьма наивными представлениями о диалектике, которую мы «учили не по Гегелю». Мы думали, что если так называемая перестройка увенчается успехом, то в стране само собой все станет, как было для нас в дни Московского фестиваля – свободным и радостным. Дальнейшие события показали, что это не более, чем иллюзии.

Но в любом случае я убежден, что перестройка в нашем и не только в нашем сознании началась летом 1957 года во время Московского фестиваля молодежи и студентов. «Процесс пошел...», как позднее говорил М.С. Горбачев, хотя до конца его и сейчас еще очень далеко. Мы жили в ожидании ветра перемен, но в действительности многие оказались к ним совершенно не подготовлены. Развитие событий в 90-х годах поначалу соответствовало нашим ожиданиям. И это безусловно повлияло на наши решения, как при поддержке демократизации в стране, так и в одобрении окончательного, как нам казалось, краха партократии. Реальная жизнь, однако, развивается по своим жестким законам, к которым надо приспосабливаться, чтобы суметь выжить. Недаром китайская мудрость гласит: «Самое ужасное это жить в эпоху перемен». Но это уже, как говорится, совсем другая история.

Б.Липкинд, март 2008 года, г. Хемниц, Германия.